Венедикт Ли - Гроза над Миром

Древние знания… Ящик Пандоры открыт. А Хозяйка молода и дерзка. Что еще с видом фокусника достанет она из него на своем пути к мировому господству?

Городской парк Майи представлял собой остаток когда-то обширной дубовой рощи и тщательно оберегался властями в близком к первозданности виду. Я бросил сумку на скамью – грубо обтесанный ствол упавшего дерева и уселся, вытянув гудящие от усталости ноги. Побегал сегодня. День закруглялся к вечеру, косые лучи проникали местами сквозь плотные кроны. Я потянулся, достав руками шершавый ствол за спиной. Толстая, наполовину сухая ветвь нависала над головой.

Четвертый год я жил в Майе, подвизаясь в «Голосе Эгваль» обозревателем по разной всячине. Или всяким разностям, по большей части, связанным с Островом. Мои очерки о первых воздушных кораблях имели успех. А теперь я разрабатывал новый проект: взять интервью у нескольких завалящих политиков… Суть в том, что кто-то из них обязательно скоро пойдет в гору, тут-то моя репутация еще упрочится. «Ты, Нат, редкий пройдоха. От твоей естественности и непринужденности у людей языки сами развязываются», – так недавно сказал мой редактор. Я достал блокнот, пролистал заметки. И… положил обратно, заслышав шаги.

Молодая женщина с девочкой лет трех неторопливо шли по тропинке к выходу в город. Похоже, мое место они заранее облюбовали для короткого отдыха. Поравнявшись со мной, женщина вдруг резко остановилась и малышка, скорее играя, чем споткнувшись, повисла у ней на руке.

– Нат?!

Смутное воспоминание всколыхнулось во мне. Лида! Моя подруга в поселке строителей Тира. В глазах удивление и легкий испуг. Я хлопнул ладонью по гладкому, теплому дереву скамейки.

– Привет, Лида! Присядь…

Девочка доверчиво просилась на руки, а Лида была заметно смущена.

– Говорят, ты… ты?..

– Сделал карьеру там? Чуть-чуть. Потом – коленом под зад, как когда-то и ты мне заделала. Но я рад. Не всякий уходит оттуда с головой, сидящей на плечах.

Коротко обрисовал свое нынешнее положение и принялся расспрашивать ее. Ничего впечатляющего. Жизнь слегка помотала Лиду по свету. Со своим вторым за три года мужем (я не в счет!) она развелась совсем недавно. Разговор постепенно иссяк, и мы какое-то время сидели молча.

– Мы пойдем,… пожалуй, – молвила, наконец, Лида.

Я ссадил девочку с колен, она смотрела на меня снизу вверх блестящими, серо-зелеными глазищами.

– Идем, Анита… – Лида встала, взяла девочку за руку.

Мою дочь зовут Анита.

– Лида… – я помедлил, – в свое время я оказался невезучим. Подцепил эту дрянь.

– Я тоже болела, – тихо ответила она.

Лида оказалась мне хорошей и верной женой, и мы в согласии прожили двадцать шесть лет до нежданной разлуки в 1366 году. Детей больше у нас не было.

Осталось досказать немногое. Ригли ответила на мое письмо – ее смешные каракули я получил в первый свой год в Майе. И дальше мы обменивались «посланиями», хотя нечасто. И почерк Ригли становился все уверенней, а тон писем серьезнее и темы глубже. И она постепенно отдалялась от меня. И никогда ни она, ни я, по обоюдному молчаливому согласию, не упоминали о Хозяйке.

Последнее письмо я получил в канун ее восемнадцатилетия. Она писала:

« Нат! Я буду в Гане с 4 по 10 июля. Если вдруг ты выберешь время, ты очень занят, я знаю… Но в каждый из этих семи дней я буду ждать с тринадцати до полудня в летнем кафе «Ардан». Хотя очень боюсь этой встречи…»

Я не поехал. Во-первых, уже был женат на Лиде, о чем не писал, но Ригли всегда была очень чуткой к интонациям. И… я тоже боялся. Увидеть незнакомую девушку, непохожую на ту Ригли, которую я знал. Да и я стал не тот молодец, что когда-то ее увлек. И все же я жалел о своей трусости. Много лет подряд мне снился один и тот же сон.

Хлопающие на ветру цветастые тенты, почему-то нет людей, кроме маленькой девочки, одиноко и грустно сидящей за столиком. И даже во сне я понимал, что эта картина неверна в своей основе – ведь Ригли давно уже взрослая.

На этом месте обрывается рукопись Натаниэля Гарига, бывшего военного министра Эгваль

11. ПРОКЛЯТЫЙ ГОРОД

Последним днем режима Ваги принято считать 5 сентября 1327 года. Но я, глубоко изучивший период потрясений в жизни Острова, настаиваю, что тремя днями раньше Бренда и Вагариус Картиги сами опрокинули лодку, в которой сидели.

Ян Тон-Картиг,

«Лекции по новейшей истории»

Пини пошарила в ящике туалетного столика, вынула маленький кинжал с узким лезвием, прикинула в руке. Нахмурившись, примерилась острием под левой грудью, презрительно скривила губы. Сунула кинжал в рукав и распахнула дверь.

Двое часовых преградили ей путь.

– Нельзя, – сказал один, плотный, с кошачьими усиками.

– Дочь первого адмирала под арестом, да?

– Он просил вас побыть у себя.

– Я сама спрошу отца об этом.

– Он сильно устал, его нельзя беспокоить.

Второй часовой, худой, как жердь (и где Джено набирает этот сброд?) мерзко осклабился. Пини в ответ растерянно улыбнулась и отвернулась, отступив. Часовые умиротворились, поняв, что скандала не будет, но тут Пини стремительно крутанулась на месте. Похожий на кота тип охнул, согнувшись от удара ногой в пах. Пини крепко хлопнула его ладонями по ушам и, схватив оглушенного за уши, изо всех сил выкрутила ему голову в сторону и вниз. Хрустнули позвонки и «кот» кулем свалился на пол.

Худой его товарищ вместо помощи, с тихим изумлением стоял у стены, затем сполз на пол. Маленький кинжал Пини сидел у него в груди по самую рукоятку.

Бренда в меланхолии стояла у окна с частым переплетом и смотрела на старую горию. Дерево это жило и до ее рождения, видело другие времена, других людей. «А выжили лишь подлость и трусость». Дальше неухоженные садовые деревья сменяла поросль миусса, за которой открывался вид на рощу зонтичных деревьев. В полупрозрачной паутине тонких ветвей запутался крупный желток заходящего солнца. «Не могу позвол ить себе сломаться». Медленно стянула через голову платье и легла на диван. Необходим хотя бы короткий отдых. Веки Бренды медленно сомкнулись, сильное тело расслабилось.

Прошло полчаса, свет в широком окне все больше краснел, затем неуловимо стал приобретать сиреневый оттенок. Тело овевали теплые токи, и в них растворились накопившиеся за день усталость и тревога. В дверь осторожно постучали и Бренда, потянувшись, встала.

– Мо-о-жно… – протянула лениво.

Служанка вошла, пряча в глазах испуг. Но с обязанностями своими управилась, как всегда ловко. Отточенными движениями поставила на стол чайный прибор и, с легким поклоном, удалилась.

Бренда задумчиво взяла с подноса серебряную ложечку, до половины заполненную тягучей темной, массой. Мед орхи. Золотистые струйки извивались, тая в кипятке, от чашки поднимался пахнущий свежим сеном пар. Благоговейно поднесла к губам драгоценный напиток. За окном крикнула слепоглазка, кто-то незримый прошагал внизу через двор. Нёбо ощутило терпкую горечь. Сейчас… Сейчас. Риск оправдан. Когда последние капли ядовитого чая растворятся в крови Бренды, видение вернется к ней.