Виталий Пищенко - Амальтея (сборник)

— Ну и что? — спросил Шибень.

— А то, что, значит, проход есть через Мертвые Поля, — сказал Дед, — иначе, куда ж ему идти? С самой войны не было прохода, а теперь, стало быть, есть…

Улисс стоял, зажав дубину подмышкой, у края борозды, проделанной в снегу свирепнем, и внимательно разглядывал следы. С восьми лет он ходил с охотниками по всему краю, видел и океан, и Брошенный город, и Предельные горы, из-за которых день и ночь поднималось изумрудное свечение Мертвых Полей. Но ни разу до нынешнего лета не встречались ему следы свирепня. Откуда же он взялся, этот невиданный хищник, погубивший за полгода семерых лучших охотников Города? Не из океана же, в самом деле, вылез. Зверь, по всему видно, сухопутный, лесной, да и свинец грызет… Нет, как ни прикидывай, а прав Дед — есть где-то проход через Мертвые Поля.

— Так и я говорю — есть! — сейчас же отозвался Дед, топтавшийся неподалеку. — Вот кабы его разведать… Может, там земли здоровые, богатые, а может, и люди, а?

— Далеко это, — сказал Улисс, — не дойти.

— Вот и я говорю — далеко, — закивал Дед, — кто ж пойдет? Шансов нет… Да и охотники уже не те. Виданное ли дело, через Мертвые Поля идти? Вот если бы Пеан был жив…

— Что тебе Пеан, — сказал Улисс. — Проход-то один, а Предельные горы на сколько тянутся? Никто ведь не мерил… Вдоль них идти, может, месяц надо, да и неизвестно, в какую сторону. А там на второй день уже кожа чешется, на третий — во рту солоно, а на четвертый — кто не ушел, тот уж насовсем остался…

— Лесом, лесом надо идти, — сказал Дед, — быкарь лесом ушел. И свирепень, опять же, из леса появился…

— Свирепень, — повторил Улисс угрюмо. — Он только того и ждет, чтобы кто-нибудь в лес забрел.

— Это да, — согласился Дед, — я же и говорю — шансов нет.

Улисс повернулся и пошел назад к воротам. Дед семенил за ним.

— Вот если бы вдесятером пойти, — говорил он, — или хотя бы впятером. Пятерых-то, небось, свирепень разом не заглотит…

Город понемногу просыпался. Из маленьких черных отверстий в снегу поднимались сизые дымы. Из отверстий побольше — выползали люди. Одни, с мешками для дров за спиной, брели к воротам, другие аккуратно срезали лопатами тонкий верхний слой снега и сыпали его в ведра. Последний снегопад был хороший, снег выпал чистый — растапливай да пей, а то до этого всю неделю сыпала какая-то ледяная крупа, серая, вонючая и вредная. Снегом запасались впрок, надолго, подземные воды для питья не годились.

Навстречу Улиссу, пыхтя, проковылял мальчишка с санками. Других детей не было видно. Их вообще стало меньше в последние годы, словно старая болезнь, передававшаяся во многих семьях от родителей к детям, накопила достаточно сил и решила, наконец, покончить с Городом. Большинство детей рождались либо совсем нежизнеспособными, либо… Улисс невольно поежился. Либо такими, как Увалень, теткин сын…

Старики говорят, что дело можно было бы поправить, если бы в Город пришли люди со стороны. Да уж больно далеко они, те люди, а может, их и нет совсем.

Улисс нырнул в узкий лаз, на коленях протиснулся через дверь, в небольшом тамбурке снял верхнюю куртку и, наконец, вошел в дом. Здесь было тепло и душно. Ржавые кирпичные стены, прикрытые кое-где шкурами, поблескивали от сочившейся из почвы влаги. Тетка, ворча, возилась у печки, в дощатом загоне храпел Увалень, а у стены на низком топчане, укрытая шкурами, лежала Ксана — сестра Улисса.

— Дров-то принес, нет? — рявкнула тетка, не оборачиваясь. В руке у нее была деревянная ложка с дымящимся варевом, и Улисс сразу вспомнил, что вчера ему так и не удалось ни разу толком поесть.

— Днем схожу, — ответил он и зачерпнул из ведра полковша теплой воды. Вода была совершенно безвкусная, а значит — хорошая.

— Где ж ты шатался все утро, что и дров ни хворостинки не мог прихватить?

— Сторожа позвали, — сказал Улисс, — свирепень ночью приходил, под воротами рыл…

— Ох! — тетка уронила ложку в горшок с варевом. — Да что же это! Страх-то какой! Разве мало на нас всякой гибели? Уж и так заживо гнием, ни еды, ни питья не видим. — Она выловила ложку и стала снова мешать в горшке, причитая:

— Ой, как пойдет он дома рыть да людей таскать! Ой, смерть наша!

— Не пойдет, — сказал Улисс, вылив недопитую воду обратно в ведро. — Теперь ворота на ночь будем свинцовыми чушками заделывать. Свирепень их больше мяса любит.

Он подошел к топчану и сел на край. Ксана не спала, ее большие глаза пристально смотрели на него из глубины зловещих черных кругов. Улисс вспомнил, какая она была красивая и здоровая, и ему снова стало невыносимо тоскливо.

Когда-то весь Город завидовал их матери, считая, что двое нормальных детей в семье — это чудо. Редко кому выпадает такое везение, почти каждого проклятая судьба наделила каким-нибудь уродством или врожденной болезнью, но дети продолжали рождаться — природа оказалась сильнее человеческого страха.

За свою жизнь Улисс не раз видел, как умирают знакомые и близкие люди, смертью стремительной и необъяснимой или медленной и мучительной, но никогда еще он не чувствовал так остро, что теряет часть самого себя. Почти каждую ночь Ксана снилась ему висящей над пропастью, и не было сил удержать ее и спасти.

Они всегда были вместе, — Улисс и она, — веселые, сильные, неустрашимые.

Беда случилась прошлым летом — во время охоты Ксана упала в реку. Чудом ей удалось выбраться на берег и отползти подальше от воды, но подняться она уже не смогла. Никогда.

Улисс сидел, уставившись бессмысленным взглядом на потрескивающий фитилек светильника и вроде бы ни о чем не думал, но сестра, с трудом разомкнув помертвевшие губы, вдруг тихо спросила:

— Уходишь?

Улисс опустил голову.

— Ухожу.

Снова шевельнулись губы Ксаны, словно хотели шепнуть: “А как же я?”, но ни звука не вылетело из них, и Улисс ничего не услышал.

— То есть как это — “ухожу” — оторвалась от плиты тетка. — С ума сошел? Тут за ворота не выйдешь, страх такой, а он — “ухожу”! Жить надоело? Да и куда идти? Зачем?

— Где-то есть в Мертвых Полях проход в другие земли…

— Да что тебе те земли? Чем они лучших наших? Везде одно и то же — зараза и гибель. Да и не дойти до них через Мертвые Поля, это ж мальчишке ясно, лучше уж сразу в реку кинуться.

— Быкари ушли, — сказал Улисс, — значит, есть хороший проход Уж они-то к Мертвым Полям никогда и близко не подходили.

— Как же ты пойдешь один? А свирепень?

— Ну, почему один, — Улисс пожал плечами, — найдутся люди.

— Да кто ж с тобой пойдет-то? Мимо свирепня, да в Мертвые Поля!

— Ну, Дед пойдет, — неуверенно сказал Улисс.

— Тьфу ты, в самом деле, — разозлилась тетка — Дед! Нашел компанию! Да я бы этого звонаря старого за грибами не взяла! Шерсторог ощипанный! И не пойдет он, не рассказывай ты мне. Что я, Деда не знаю, что ли? Подзуживает только вас, дураков молодых. Ты лучше затею эту из головы выбрось, успеешь еще шею свернуть. О нас вот с ней, о родных лучше подумай, а то на уме дурь одна…