Алексей Дуров - Обреченный мир

Сзади гавкнула собака. Вара что-то удивленно сказала, Саян, тихо рассмеявшись, перевел:

— Она говорит: «Как быстро выпал снег».

Такой мягкой, слегка вальяжной интонации Оксана от него до сих пор не слышала.

Желтоглазы, которые, оказавшись в новом мире, поначалу только прислушивались и принюхивались, вдруг спрыгнули на снег, вышли вперед, остановились, виляя хвостами. Что-то там впереди есть…

Вара опять что-то сказала, Саян перевел:

— Ей холодно. Мне тоже.

— Ага, давай достанем одеяло. Вот, этим обмотай ноги, и сапоги… Не маловаты? И, вот, есть теплая куртка.

— Это надень ты. Так лаз не ты открыла?

— Нет, не я. А… как ты понял?

— Да вот же следы! Из ничего появляются, как будто телега спустилась с неба!

— Мне за мглой не видно, откуда они…

— А-а… Значит, мы точно успели. Следам дней шесть, не меньше.

— Да?! Ты уверен?!

Саян усмехнулся с превосходством:

— Сначала проехала телега, и еще что-то похожее на твой байк, только на четырех колесах. Оно тянуло телегу. Остались следы в мокрой земле. Потом земля замерзла, и выпал снег. С тех пор прошло шесть дней — посмотри, сколько хвои на снегу. Шесть дней, не меньше.

— Хвоя… А может ее… ветром?

— Не было сильного ветра, снег с веток не сдуло. Подтаял, конечно, но лежит все еще. А если бы деревья раскачивались, он бы попадал. И после телеги точно ничего не выезжало из… мглы. И никто не выходил — след бы остался на снегу. Мы успели. Да ты, наверное, и сама чуешь.

— Да. Чую.

Оксана ела оладьи. Не совсем такие, как дома на Земле, не жаренные на сковородке, а выпеченные в духовке на противне. Брала из кучи оладью, мазала наугад паштетом, медом или вареньем и неторопливо съедала, запивая горячим молоком. Чувствовала себя отдохнувшей, бодрой, умиротворенной. До сих пор не прошел кайф.

Много уже оладий съела, голодная. В обреченном мире как-то не было аппетита, а вчера, когда выехали они к десятку беспорядочно разбросанных сборных домиков — смешных, куполообразных — навалилась усталость, пришлось лечь спать. Только и смогла, что выпить горячий бульон с вином — странно, но вкусно.

В поселке этом жили беженцы из обреченного мира Ледяной Цветок. Двадцать шесть человек, со вчерашнего дня — двадцать восемь, Саян с Варой присоединились. И желтоглазов семнадцать. А совсем недавно поставленные домики — местного производства, еще предстояло выяснить, откуда они взялись.

В комнату вошел желтоглаз, Ночка. Манера двигаться типично собачья, но, тем не менее, что-то кошачье проглядывает. Осторожность и внимание, с которой Ночка исследует незнакомое помещение.

Желтоглазы — вообще собаки нетипичные, наверное, потому, что слишком умные. Вчера, несмотря на усталость, Оксана поразилась тому, как местные желтоглазы встретили Черныша и Ночку — все собаки склонили головы к земле. На собачьем языке жестов поднятая голова означает вызов, склоненная — признание лидерства. Если встречаются две собаки, либо одна поднимет голову, другая склонит, либо обе поднимут, тогда — подерутся. А здесь все опустили носы. Очень похоже на человеческую вежливость.

Вошел Саян. Явился, кобель. Он отдыхал активно — быстро договорился с одной вдовушкой и они, судя по всему, неплохо развлеклись ночью. Судя по тому, как вдовушка на Саяна смотрит. Сам он снова демонстрирует спокойствие и невозмутимость. Хотя не такое, как раньше, когда оно было похоже на покой обреченного. Сейчас спокойствие с оттенком печали, даже скорби. По своему гибнущему миру. Оно понятно, если представить себе, что Земля погибнет… Саян еще и неплохо держится. А вчера так и вовсе разболтался, пока ехали от лаза к этому поселку. Принялся рассказывать, как стал пролазником: узнал о приходе Дролло, о том, что самым правильным выходом является самоубийство. Решил умереть в лесу. Не понимая, почему, добрался до того самого места, где лаз, на него накатило странное умиротворение, и замерцала мгла. Каким-то образом догадался, что это такое. Вернулся в ближайшее селение, нашел две семьи выживших, уговорил пойти за собой. Обманом уговорил. Интуитивно, благодаря чутью, понял, что это ему надо тащить телегу с людьми. И протащил их всех в мир Ковкого Стекла.

Там беженцы побоялись выходить к людям, нашли какую-то лодку, отправились по реке — надеялись в лесу спрятаться. Хотя архинским владели, могли и среди людей затесаться. Саян с ними не пошел, его нехорошие предчувствия одолевали. Вот и прибился к протестующей молодежи. Удачно прибился, как раз к детям дорог — тамошним байкерам. Водить научился, что очень пригодилось.

Саян сел за стол напротив Оксаны, налил себе молока, потянулся за оладьей. Ну и зачем паузу держать?

Уже собиралась задать раздраженный вопрос, но Саян наконец-то заговорил:

— Мгла исчезла. Мы едва успели.

Действительно. Задержись они в обреченном мире на пару часов…

Раньше такая мысль могла ужаснуть, но Оксана успела наужасаться подобными мыслями. Еще там, в мире Ледяной Цветок. Еще вчера.

Вошли полная, круглолицая женщина и буквально жмущаяся к ней девочка. Афа и Вара, мать и дочь. Вчера, когда беженцы высыпали из домиков встречать байк, Вара сорвалась, бросилась с криком: «Мама!» Афа бежала ей навстречу, потом обнимала, плакала.

На лице у Афы царапины. Это она вчера выяснила у дочери, по чьей вине та осталась в обреченном мире — толстухи Гарсы. Как такое получилось, чем конкретно Гарса виновата, даже разбираться не хочется. Но, когда Афа набросилась на Гарсу с упреками, та оскорблений терпеть не стала, вцепилась Афе ногтями в лицо. Беженцы их разняли, разобрались, и били Гарсу. Даже толстухин муж поучаствовал. Впрочем, уже не муж — он произнес при свидетелях длинную формулу, которая означала полный и окончательный развод.

Афа начала бормотать с униженно-жалостливой интонацией, явно благодарила. Да, так и есть, Саян перевел:

— Она благодарит за спасение дочери, говорит, что ты можешь просить что угодно.

Оксану все это очень смутило. Она, конечно, спасла девочку, но не чувствовала себя такой уж героиней.

— А почему меня благодарит, а не тебя? Ты у нас представительнее…

Саян отвел глаза:

— Я уже сказал, что это ты Вару спасла. И меня тоже.

— Как ты мог, — усмехнулась Оксана. — Скажи ей, что это Вара нас спасла. Придумала, как переправиться через реку. Можешь даже соврать!

Саян, улыбнувшись, перевел. На лице Афы отразилась сначала растерянность, а потом родительская гордость. Потом опять принялась униженно благодарить. Только и осталось, что с достоинством кивнуть, и демонстративно намазать паштетом следующую оладью.

Афа наконец ушла. Но тут Саян завел ту же песню:

— Ты меня действительно спасла. Да еще и против моего желания. По обычаям некоторых народов ты теперь можешь потребовать от меня чего угодно. Да и у моего народа тоже…