Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца: Фантастические роман и повесть

— Ну, что вы, друзья… — попытался вмешаться мэр, но Боби отмахнулся от него.

Он достал из кармана носовой платок и вытер стол Людовика.

— Я спрашиваю! — Боби вошел в свою роль. — Кто сказал?

— Компания.

— Точнее!

— Правление…

— Что же они болтали о взрыве?

— Что это обычная история в Чикаго… — администратор развел руками. — Что они надеются на полицию…

— Конечно, мы все надеемся на старину Боби, на его колоссальный опыт. Как обычно, шеф наденет наручники и на этих хулиганов. — Мэр лениво поднялся с кресла, обратился к губернаторскому советнику: — Не желаете аперитив?

Тот промолчал.

— Хулиганов? — переспросил шеф. — Так вот… Примите к сведению анекдотец, а может быть, и просто забавный случай… — Боби начал рассказ, и мэр плюхнулся опять в кресло, а администратор склонился в немом почтении. — Некоторое время назад… одна дама… как мне стало известно… звонила астрологу. Мол, что станет со мной в самое ближайшее время?

Все понимающе улыбнулись.

— Эта дама, к вашему сведению, с шестьдесят первого этажа, номер квартиры… ну, это неважно, — продолжал Боби.

— И что сказал астролог? — заинтересовался мэр. — Что все будет в порядке?

— Не так-то просто… Он сказал, конечно, что звезды Зодиака в ее пользу… — Все заулыбались. — Именно сегодня, в этот вечер, не надо ни о чем беспокоиться… Я цитирую астролога, — уточнил Боби. — Все, с кем вы встретитесь, будут полны особого внимания именно к вам, мадам. Особенно, прибавил по телефону этот тип, люди противоположного пола.

Боби остался доволен реакцией присутствующих.

— Ха-ха! — кричал довольный администратор. — С шестьдесят первого? Это такая тощая блондинка? Припоминаю! Ей лет эдак тридцать! С хвостиком!

— Семьдесят девять, — спокойно ответил шеф полиции, и администратор поперхнулся.

— А вам сколько? — спросил Боби администратора.

— Мне — сорок четыре.

Мне даже стыдно стало снимать этого вытянувшего по засаленным швам руки парня — такого административного… И мэра, стрелявшего в нас холостыми патронами, но все же хранившего про запас свое мэрство, знавшего, очень точно знавшего, что взрыв будет, но не сейчас, не сегодня…

— Так вот! — Боби встал с кресла. — Сколько лет в среднем вашим компаньонам?

— Нашим? — нервно спросил администратор.

— Вашим! Правлению вашей компании, которая уклоняется от уплаты пяти миллионов долларов.

— А вы считаете, что надо заплатить? — растерялся администратор. — Разрешите, я уточню про возраст. — Он ринулся к телефону.

— Не надо!

Боби остановил его движением пальца и направился к двери.

— Передайте этим людям, что мне семьдесят… как вы выразились, с хвостиком… Пора подумать о пенсии. Я улетаю… Пусть ваше правление прибудет сюда завтра и попытается остановить взрыв.

В полной тишине Боби (я снимал его спину) направился к двери. Как вдруг остановился, резко повернулся, приказал:

— Включите радио!

Мэр — именно мэр — первый дотянулся до радиоприемника. Передавался очередной выпуск «Джон таймс»:

«…И мы, дети Америки, обездоленные дети, отвергнутые Америкой, мы обращаемся именно к вам: не допустите взрыва. Глупости этой не простят ни ваши дети, ни внуки, ни те, кто еще не родился от них!..»

Я сразу узнал голос: говорит Голдрин.

Говорит своим спокойным грудным голосом, очень далеким по настроению и мыслям от всех нас.

Почему-то мы побежали. Вот так — снялись вдруг с места и побежали. По бесконечным коридорам. Потом почему-то остановились в поисках лифта и никак не могли его обнаружить. Не помню, снимал ли я этот безумный бег.

Все мы почему-то ехали навстречу Голдрину. А в ушах застряла жесткая фраза Боби, обращенная неизвестно к кому:

— Эй вы, заткните его!

Но и в лифте звучал Голдрин: «Я обращаюсь к вам, несчастные дети…»

— Заткните! — ревел Боби.

— Да заткните вы его! — вдруг пробудился личный представитель губернатора, и Боби удивленно взглянул на этого господина, словно припоминая, кто он такой.

В «Джон таймс» произошла приличная потасовка. Пол был покрыт рваными бумажками. Мебель раскидана. Нэш и Голдрин сидели, как манекены, в креслах, оплетенные электрическим шнуром. Возле них застыли ребята Боби.

Такое превращение редакции в полицейский участок застало всех врасплох. Я даже снимать начал с замедленной реакцией.

— Я протестую! — громко сказал Нэш, когда мы возникли в дверях. Мне показалось через глазок телекамеры, что каждая веснушка на его лице светится.

Голдрин был похож на черное изваяние. Газетчики фотографировали.

— Что это значит? — хриплым шепотом спросил шеф и вдруг заорал во всю силу своих легких: — Болваны!.. Я сказал «заткнуть», но не более!.. Гари, ты всегда был идиотом и служакой!..

Гари, потирая распухший подбородок, мрачно посмотрел на полицейских, и те развязали пленников.

Нэш поднялся, раскинул в стороны руки, присел.

— Не забудьте упомянуть о свободе слова в нашей стране, — сказал он с усмешкой газетчикам. — И вы, Бари! Если, конечно, включите в репортаж эти кадры…

— Включу, — пообещал я.

— Как вы могли поднимать панику в нашем доме? — накинулся на него администратор. — Я велю немедленно вас выселить!

Нэш невозмутимо возвышался перед ним. Розовые мальчишеские щеки его пылали.

— Моя редакция арендует это помещение, и срок контракта не истек… Посему, — он указал на дверь, — попрошу вас вон…

Администратор попятился.

— Зачем молоть всякую чепуху! — вмешался энергично мэр, покосившись на Голдрина. — Кого надо спасать именно сегодня?

— Это началось не сегодня, — уточнил писатель.

— Когда же?

— Это началось в семнадцатом веке, когда первых рабов-негров привезли в Вирджинию…

На него смотрели как на сумасшедшего.

— Кого же мы спасаем, господин проповедник? — повысил голос мэр. — Жителей Чикаго или бандитов?

— Мы спасаем Америку, — прогудел из кресла Голдрин.

Мэр и представитель губернатора иронически переглянулись.

— Об Америке позаботятся и без вас, — холодно сказал представитель губернатора.

— Благодарю! — Голдрин поднялся. — Если вы, господин, имеете в виду цветных, то о нас заботятся ежедневно. — Он направился к двери. На минуту задержался, оглянулся, увидел искаженные ненавистью лица. — Что ж вы не кричите «грязный ниггер», господин мэр? Я к этому привык.

Мэр побагровел. Из его легких вырвался хрип, и мне явственно послышался в нем привычный удар в спину: «Ниггер».

— Вы доказали мне, — сказал со спокойной улыбкой Голдрин, — что плантаторская психология пережила века.

— Прошу внимания! — Боби держал в руках какую-то записку. — Информирую всех, что после состоявшейся передачи одна из жительниц выбросилась из окна. Боюсь, мистер Голдрин и мистер Нэш, что вам придется отвечать перед законом.