Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца: Фантастические роман и повесть

— Ты снова будешь снимать? — Эдди даже попытался приподняться на подушке.

— Во всей фирме будет один репортер. Остальные — технический персонал.

— Этот репортер, конечно, ты.

— Конечно, я.

— И будешь снова летать в самые опасные места?

— Да.

— Будешь брать иногда меня с собой?

— С удовольствием.

И снова я уловил его немой вопрос: «Почему здесь ты, а не она?..»

Он вернулся домой в коляске. Врачи сказали, что Эдди не встанет больше на ноги, и он это знал.

Он вел себя, как мальчишка, окунувшийся в детство. Катил на резиновых шинах из комнаты в комнату и все спрашивал:

— А за этой дверью что?

— Спальная.

— Помнишь, я прогонял тебя с постели, а ты очень сердился.

— Но не очень-то, Эдди…

— Сердился, я знаю. — Он хрипло рассмеялся. — А здесь мы, кажется, играли в футбол?

— Да. Ты забил мне два гола.

— Три.

— Верно, три…

— Конечно, три… Неужели это У-у? — Эдди только что обратил внимание на маленького друга, который послушно топал за коляской. — Поди сюда, дружище! На, угощайся!

Он вынул из кармана горсть таблеток, протянул слоненку.

Тот взял осторожно с ладони хоботком и, принюхавшись, положил незаметно на стол. Но Эдди уже забыл об У-у.

— Спусти меня, — попросил он. — Что-то прохладно. Я обхватил коляску и отнес на первый этаж, к камину.

Как легка была эта коляска вместе с сыном! Электромотор за спиной Эдди довез его до горевшего камина. Я не узнавал его, вообще не мог понять, что этот человек с длинными волосами, пучковатой растительностью на подбородке, сломленный пополам собственным упрямством, усаженный навсегда в коляску, — этот поглощающий огромными блестящими глазами огонь очень странный юноша и есть мой сын. Но вдруг что-то неожиданно сработало внутри него, я услышал знакомый голос, увидел не инвалида, а маленького Эдди.

— Расскажи, пожалуйста, какая была она… Какая?

Я вспомнил письма Марии, которые нашел недавно в ее столе, приводя в порядок дом. Пачку неотправленных писем. Они были написаны двадцать с лишним лет назад, когда мы были рядом. Написаны мне. И не отправлены до сих пор.

«Милый, — писала Мария, — я счастлива, как никогда. Мы отправляемся в свадебное путешествие, и я хочу рассказать все, что думаю о нашей будущей жизни, потому что боюсь сказать вслух то, о чем мечтаю…»

Я принес письма Марии, стал читать их Эдди.

«Впервые в жизни рядом со мной человек, который не отстает от меня ни на шаг. Днем и ночью. Я в Риме, и он в Риме, я в море, и он в море, я на Олимпе, и он на Олимпе… Это, конечно, ты. Прости, я немного смущена новизной положения. Мне надо просто привыкнуть к тебе».

Мы бродили по свету, как студенты в каникулы: куда глядят глаза, на чем придется. С нашими скромными средствами это было естественно. Мы осматривали мир перед тем, как его завоевать.

От Мюнхена до Рима добрались на попутных машинах. В горах любовались восходом. Всю ночь ходили по Риму. И вырвались в море — к берегам древней Эллады.

Мягкая зеленая долина похожа на заброшенный сад. Мраморные колонны торчат из зелени, лежат, как поверженные колоссы, на траве. Холмы внезапно обрываются. Долину стережет голая мрачная гора, упирающаяся в небеса. Гора далеко от нас. Мы на дне зеленой чаши, накрытые сверху ярко-синей прозрачной крышей.

— Это и есть Олимп? — спрашивает сияющая Мария, косясь на гору. — Где же боги?

— Дыши глубже, — говорю я. — Они только что были здесь, пили амброзию. Чувствуешь?

Воздух такой ароматный, что его можно пить пригоршнями.

Я пью живительный нектар из ладоней Марии, она — из моих. Мария пристально оглядывает снежные вершины, словно на одной из них вот-вот может появиться сам Зевс. Хоть раз в жизни его надо увидеть! Если к вершинам небес, напомнил я Марии, прикрепить золотой канат и все боги возьмутся за него, они не пересилят Зевса, не опустят его на землю. А Зевс, если захочет, поднимет их всех вместе с землей вверх и привяжет к скалам Олимпа. Опасайтесь, боги: Зевс вспыльчив, а гнев его страшен!

— Мне кажется, он сегодня в очень хорошем настроении, — говорит Мария.

— Просто он занят делом, — поясняю я. — На золотых весах взвешивает судьбы людей и определяет одним счастье, другим несчастье.

— Нам, пожалуйста, счастье, господин Зевс, — обращается Мария к вершинам Олимпа. — Давай останемся здесь навсегда. Может, мы и в самом деле станем бессмертными.

Но даже такая заманчивая перспектива казалась нам чересчур практичной. Что-то было в ней от обмана, наживы, тщеславия — всех тех мелких желаний, которые в конце концов овладевают людьми. У нас была общая цель человечества: познать безграничный, меняющийся мир.

Как мы смеялись над стариком Гештом, который, угощая нас ужином в одном из греческих ресторанчиков, старательно подсчитывал, какое вино дешевле. Он и тогда казался нам стариком — еще при первой встрече. А вино все было дешевое, и вокруг звучала музыка, люди так естественно, искренне и непринужденно, забыв о яствах, погружались в песню, что мы непрерывно хохотали над нашим горбоносым покровителем. Мы не подозревали тогда, что это один из денежных королей земли, экономивший на каждой мелочи. В конце концов, он не мог не заметить наши издевательства, сказал, уперев длинный палец в звездное небо:

— Молодые люди, сейчас вы, возможно, этого не поймете, но каждый сэкономленный у Гешта цент кормит тысячи рабочих. Я хотел бы знать: что вы желаете от жизни, что можете предложить полезного в противовес мне?..

Мы с Марией кратко изложили свои планы.

— Я могу предоставить вам любую роль в Голливуде, — сказал Гешт Марии, слишком пристально разглядывая ее.

— Я не собираюсь быть актрисой. — Мария вспыхнула.

— Любую роль, — продолжал Гешт, — пока я не продал акции двух кинокомпаний…

— Считайте, что продали и уже вложили в более выгодное дело, — вмешался я не совсем вежливо.

— А вашу фирму я куплю, — Гешт повернулся ко мне, — когда она станет известной.

Мария засмеялась:

— Нельзя купить того, чего нет, Гешт.

— Даже если очень хочется, Гешт, — добавил я. И мы хором закончили:

— Экономьте, Гешт!

Гешт махнул официанту и заказал самое дорогое вино и десерт.

— Отныне вы мои должники! — объявил он сердито. — Я транжирю деньги, не понимая, зачем мне это…

Он и в самом деле записал нас в должники: каждый раз при встрече напоминал о невольном расходе. Наверное, надеется получить солидные проценты за эти двадцать с лишним лет. Как мы смеялись над ним в тот вечер!

«Милый мой, меня страшит твоя «Телекатастрофа», — писала в одном из писем Мария. — Ты хочешь состязаться с самим Зевсом, делать репортажи о его громах и молниях. Но он же страшен в своем гневе, ты сам говорил. Вспомни Прометея. Я столько раз перечитывала Эсхила. Вот эти строки последнего монолога Прометея: