Майкл Флинн - Ладони бога

— А между двумя расами есть системные различия? — заинтересовался Мизир. — Мне приходило в голову, что у кобальтовых «лепестки» должны быть шире и чаще расположены, чем у лазурных.

— Так и есть! На носовых отверстиях.

Мизир кивнул. Он был доволен собой.

— Я догадываюсь, что это излучатели тепла, хотя до анатомических исследований уверенно сказать не могу. Если кобальтовые — тропическая раса, то для них важнее быстро отдавать излишки тепла. Ни у одного высокогорного вида в этой долине не оказалось выраженных лепестков — и ничего похожего. На такой высоте не приходится заботиться об излишках тепла.

— Еще одно доказательство, — заметил Башир, — что население города пришло из другой части мира.

Разум вылавливал нити смысла из клубка звуков, составлявших устную речь батинитов. Задача усложнялась существованием двух языков, каковые Разум объявил родственными в пятой степени и примесями десятков диалектов и арготизмов.

— Портовые жители, — указывал Клаус, — наверняка говорят на собственном языке. И воры, шепот которых мы иногда подслушиваем ночью.

— Какой там шепот, — возразила Иман. — Гудение, щелчки и причмокивания.

— Эти впадинки у них на головах, — размышлял Мизир, — барабанные перепонки. Удивительное устройство. Они так же мало приспособлены для речи, как губы и язык человека. Но их использовали, и они делают свое дело.

— Если они способны говорить двумя сторонами рта одновременно, — заметил Клаус, — то могли бы иной раз говорить одной стороной одно, другой — другое.

— Вот как полезно иметь запасные отверстия, способные издавать звуки!

Клаус пробормотал что-то еще и засмеялся собственной шутке, не понятной остальным, потому что сказано было по-немецки. Вообще-то она относилась к запасным отверстиям для издавания звуков.

Они ввели в Разум ропот толпы в ночь первого восхождения Аль-Азрака, и Разум выдал в ответ такую же невнятицу с отдельными выкриками: «Голубая планета/ встает/ поднимается/ и/возможно/ выражение страха и отчаяния». Это был еще не перевод, но намек на понимание.

Возможно, существовал и третий язык, беззвучный, потому что иногда они наблюдали собравшихся вместе батинитов, молчащих и тем не менее явно общающихся.

— Эти усики-антенны, — сказал Мизир, — улавливают запахи. На близком расстоянии они переговариваются запахами.

— Неэффективный способ, — фыркнул Клаус.

— Малая эффективность — признак естественного отбора, — доказывал свое Мизир, — да и сообщения могут быть очень простыми: «Беги! Сюда!»

— Нет, не запахи, — возразила Иман, — во всяком случае, не только запахи. Заметь, как они касаются друг друга, как поглаживают лепестки. Они общаются посредством прикосновений. — Она вызывающе вздернула подбородок, и никто не осмелился возразить, потому что она и сама часто обходилась прикосновениями вместо слов. — Ведь что такое рукопожатие, хлопок по плечу, — настаивала она, — или поцелуй?

Все сошлись на том, что поглаживание друг другу лепестков заменяет поцелуй. Иногда вместо поглаживания было короткое отрывистое касание.

— Вроде как чмокнуть в щечку, — сказал Янс.

Иногда это делалось явно напоказ. Иногда украдкой, со множеством предосторожностей. Что бы ни означало это движение, горожане часто прибегали к нему.

— Ласковый народ, — сказал Башир.

Иман промолчала и взъерошила пареньку волосы.

Башир дистанционно пилотировал зонд, сопровождающий солдата, выбравшегося ночью в парк. На его лазурном теле была бледно-желтая мешковатая униформа местной армии, и Разум не сумел выделить никаких знаков отличия. Батинит ехал на шестиногой лошадке мимо заброшенных полей по гравийной дорожке, выводившей к ухоженному когда-то парку на холме. Оружия при нем не было.

Добравшись до ровной площадки, где горожане занимались спортивными играми, уступившими теперь место более воинственным упражнениям, солдат спешился и заговорил глухой барабанной дробью, напоминающей звук далекой дарбуки. [8] Дарбука — арабский барабан.

Ему ответил другой барабанщик, и из рощицы местных кедров и тополей вышел высокий стройный батинит с кожей цвета кобальта. Двое сошлись и постояли немного, переговариваясь щупальцами верхних рук. Затем второй заговорил двумя голосами. Первый голос произносил: «Показывать/демонстрировать/проявлять — мне/этот/ — ты/представлять одно средство — настоящее время». Второй в то же время говорил: «Страх/ужас/ бежать-или-сражаться/ — я это средство — теперь и в дальнейшем». По крайней мере, так воспринимал их Разум.

— Какие же нужны уши, — восхитился Башир, — чтобы разбираться в этом дуэте.

Солдат отвечал таким же двухголосием. «Проявлять/показывать — это/то средство — еще нет» и «это (мн.) — отчаянное решение/убежище (?) — теперь и в дальнейшем».

Кобальтовый принес корзину и, открыв ее, стал доставать тарелки с зерновой кашицей и бобами — излюбленным батинитами угощением для пикников. Земляне прозвали его «батинитским силосом». «Ешь/принимай — этот предмет/вещь — ты/это средство — прошедшее время».

Солдат тоже захватил угощение: густую желто-зеленую жидкость в грушевидных бутылочках, крышки с которых он сорвал маленьким инструментом. Оба сняли с себя верхнюю одежду — сложная процедура, когда четыре руки приходится извлекать из четырех рукавов, — открыв таким образом ротовые отверстия на туловище.

— Интересно, съедобно ли это для людей? — заговорила Иман. Она стояла за спиной Башира, глядя через его плечо. — Новый экзотический вкус… — спрос на такие вещи неизменно возрастал. Возрождение, новые открытия. Искусство, литература, песни, наука… Все старое обновлялось, и новое заглатывалось не жуя.

— Я экстрагировал сок масляной травы, — сказал Мизир, пивший с Ладаван и Клаусом кофе за высоким столом, — но еще не разобрался, что получилось: напиток или горючее. Янс не позволил мне залить его в бак своей машины и пить тоже отказался.

Все рассмеялись, а Клаус кивнул на крошечную чашечку в руках Мизира, содержимое которой тот изготовил по турецкому рецепту:

— Выпил бы сам, какая тебе разница?

— Кофе, — величественно ответствовал Мизир, — не просто вода, в которой искупалась пара кофейных зерен. — Захватив чашку, он отошел от стола и присоединился к Баширу с Иман. — Хасан? — спросил он, оттопырив губы для глотка.

Иман покачала головой:

— Он всегда осторожничает с новыми мирами.

Мизир переключил внимание на экран, где солдат погладил щупальцем лепестки на голове кобальтового и вдруг запустил это щупальце в собственный рот.

— Это еще что? — Он поставил чашку на блюдце и склонился к экрану.

— Новый вид поведения, — обрадовалась Иман и вытащила из-за пояса блокнот. — Башир, дай мне номер файла загрузки этого зонда. Я хочу потом еще просмотреть. — Она ввела номер, названный юношей, и стала выписывать стилосом завитушки на чувствительном экранчике. — В ротовое отверстие… — Она недоуменно замолчала.