Павел Амнуэль - Ветер над яром (сборник)

Старики на сходке Фомке коня общинного выделили, объявив, что по заслугам честь. Тут Фомка и спросил, можно ли отца с матерью тайной тропой привести в Бухтарму на жительство да и других трудников, которым не сладко в бергальской каторге. Старики, разгладив седые бороды, подумав, ответили:

— Чистому душой пути в Бухтарму не заказаны, только слабодушному нерадивому трудненько придется — наша жизнь неспокойная. А коли не убоятся трудники — примем с радостью.

На другой же день Фома по знакомой тропинке, что к скалам вела, отправился. Добрался до высокой скалы, а как дальше быть — и не знает. Кедр, с которого прыгал, недалече стоит, однако скала не раскачается, не бросит его пружиною. Только подумал, кошка рядом вдруг появилась и со скалы вниз прыгнула. Ахнул парень, разобьется думал, а она-то чуть ниже вершины, на уступе сидит. Глазами сверкнула и еще ниже, на такой же чуть заметный уступ прыгнула. И Фомка в тот миг опять в бурундука превратился, вслед за нею по уступам, как по лесенке, на самую землю спустился. Кошка кедр обошла, девицей обернулась, а Фомка опять парнишкою стал да и говорит:

— Как же мне бергалов в Бухтарму провести? Старики да бабы по уступам этаким не сумеют.

— А ты не заботься о том, приведи людей к этой скале, а я уж сама путь укажу. Да гляди, чтоб с черной душой кто в Бухтарму не проник. Мне-то недосуг разобраться, да и не прознаешь про всех. А теперь беги — путь не близкий!

К сумеркам лишь добрался до рудника. Глядит, у конторы солдаты стоят с ружьями — царско золото караулят. Поодаль барак длинный тусклыми огоньками в окошках мерцает. Подкрался парень к бараку, глянул в окно — народу битком, на полатях да на полу вповалку лежат, ступить негде. Лишь в углу, где перед образами лампадка мерцает, чуток места свободного, там старик Егор на коленях поклоны бьет. Стукнул Фомка казанком в оконце. Дед испуганно съежился, будто удара ждал, а повернулся, Фомку увидев, заморгал удивленно. И, через спящих пробравшись, в окно к парню вылез, зашептал, слезу утерев, вздыхал:

— Неужто ты, Фомушка? Статный какой вымахал! А мы уж тебя оплакали, думали, сгинул. А ты вона-ко, живой оказался.

— Ну, а вы-то как? Что с отцом, с матерью? — Фомка спрашивает.

Старик еще более сник и добавил, устало глядя на парня:

— Отвернулась от нас богородица, и угодники не помогают. Все силы уж на руднике вымотали. На утехи царские золото добываем, сами с душою скоро расстанемся. — Помолчал дед и встрепенулся.

— А твои спят, голубок, к завтрему сил набираются. Как пропал ты, им боле всех от начальников достается, чтоб другим неповадно было с рудника бегать.

Тут караульный невдалеке показался, затаились парень со стариком, а как подале ушел, Фомка спросил:

— Чего ж у вас караулы везде понатыканы? Бунтовали, што ль?

— А то и понатыканы, — старик отвечает, — что сами-то на руднике не справляемся, потому пригнали в помощь к нам каторжников. И живем все в бараке одном: и каторжники, и семейные, и мы, старики. А бунтовать сил нет — все вымотаны!

Пошептались Егор с Фомкою еще сколько-то и условились- приведет Егор родителей Фомкиных к месту назначенному. На другой день верно встретился Фомка с отцом, с матерью. Слезы и радость была. А потом-то и сговорились: на другую ночь, по темноте, уведет их и старого Егора со старухою в Бухтарму. А коли еще кто с ними пожелает, и того с собою возьмут. День, вечер Фомка в тайге прождал, а как сумерки над тайгою сгрудились, отец с матерью, Егор с Егорихой в назначенное место пришли и народу, почитай, весь барак привели. И повел Фомка всех, да вдруг стрельба послышалась — хватились на руднике. Велел парень ходу прибавить, а выстрелы ближе гремят.

Фома на вершины гор, на деревья глядит: “Где же девица? Помочь обещалась!” Только подумал — из-за камня, за которым давеча скрылась, вышла она, рукою махнула и опять исчезла. Фома к тому месту бегом, глядь — в скале ход обозначился, да не в пещеру темную — в конце недалече свет.

Старики, старухи, мужики с бабами, с ребятишками быстро цепочкой в ход ушли, Фома рядом стоял, торопил, слабым да старым подсоблял. Лишь за последним сам юркнул. Из-за деревьев тут караульные показались, увидели, что парень за камнем исчез, кинулись, а там ни хода, ни лаза, ни расщелины — скала сплошной стеной высоченной на долгие версты в глубь тайги простирается. Так и вернулись ни с чем на рудник.

Фома тем временем на сход к жителям Бухтармы бергалов привел. Друг с дружкой знакомятся, про житье тяжкое, про волюшку разговаривают. Фома меж них углядел одного лицом знакомого, а не поймет кто. А тот сразу сгорбатился, отвернулся. Парень тут и признал в нем Акима-нарядчика, что год назад кнутом его угощал, и отца с Егором спрашивает:

— Этот среди вас как затесался?! Ведь не бергал вовсе!

Отец и объяснил:

— По воровскому делу в каторгу угодил, золото-самородок с рудника добыл да утаил от казны. Потому в железа заковали. А в каторжном бараке с нами и поселили.

Аким заметил, что Фома признал его, и давай юлить, дескать, на службе мало ли чего не бывает, а ты уж зла не держи, и я чем-нибудь пригожусь. Поморщился в ответ Фома, старейшинам обсказал и закончил:

— Словам Акимовым веры нет!

Однако те, выслушав, рассудили:

— Назад теперь не вернешь. Пущай с нами живет, покажет свое усердие.

И тут же Сивобокова упредили, дескать, ни шагу из села без провожатого. Не то поймают да вниз по реке Бухтарме на плоту отправят. У села она тихая, спокойная, а далее водопады да перекаты — явная гибель.

Аким со всем согласился, головой закивал. На другой день каждому бухтарминцу стал угождать, втираться в доверие. Мужикам не шибко нравилось, ну да что поделаешь, коли натура угодливая. Лишь бы худого за душой не держал. А пришлые сдружились с бухтарминцами: вместе землю пахали, орех по осени добывали, рыбу ловили, оленей пасли, к зиме панты снимали. А как снег ляжет в тайге, на пушного зверя охотились. И дозоры на границе с джунгарами выставляли. Кочевники-то нет-нет да объявятся, у перевалов порыщут и убираются восвояси. Фомка уж совсем парнем стал, с другими как равный в дозоры уходил. Про него люди не раз поминали, как упредил вражье нашествие. И, почитай, все девчонки заглядывались. На вечерку придет али просто меж домов прогуляется — так и зазывают к себе. Он-то никому не отказывал, со всеми песни пел да плясал, а то вдруг задумается и в тайгу в горы подастся.

— Куда ходишь? — его спрашивали, отмалчивался.

Сам в горы уйдет, высокие кедры, сосны оглядывает. Дед Егор его как-то спытал: чего, мол, по тайге гуляешь, ни зверя, ни птицы не убьешь. И вдруг спросил:

— Али дочка Горного приглянулась? — И, ответа не дожидаясь, рубанул будто: — Встречи с ней не ищи, сама найдет, коли понадобишься. Посказульку эту от мужиков давно еще слыхивал. Батюшка Горный чары на нее напустил: какому приглянется молодцу, тот и окаменеет. Находят потом его подобие каменное: и голова и руки при нем, и лицом схожий, а тронут — на куски развалится али в прах рассыпется. А все от того, что из-за богатства обжениться на ней хотел. Так что думай теперь.