Павел Амнуэль - Ветер над яром (сборник)

И заговорили люди фиорда, когда умолк Хальфдан. День спорили они и разошлись, не сговорившись, и следующий день спорили, и вновь разошлись, на третье же утро решили: “Пусть в поход пойдут сыновья Сигурда. Первым — Эльдъяур, старший, вторым — Хохи, третьим же Локи пойдет. Чья добыча больше будет — тот ярл”. И было справедливо. Но сказал Локи, наученный матерью: “Эльдяур-брат, что мне с тобою делить? Ты ярл. Вместе пойдем. Мою добычу тебе отдам”. И смеялся Хальфдан Голая Грудь: ведь две ладьи больше одной и гребцов на них больше, за двоих привезет добычи сын Ингрид. Не нарушил Локи закон, и решение тинга подобное не возбраняло. Потому остался я ждать возвращения сыновей свейки, они же, снарядив две ладьи, ушли по пенной тропе на север, к Скаль-фиорду, владетель коего, по слухам, стал охоч до пива и не думал о незваных гостях.

И долго не возвращались братья. К исходу же первой луны пришел по суше на ногах, стертых до крови, один из ушедших с ними, Глум, и, дойдя до ворот, упал. Внесенный в палаты, долго пил пиво Глум, а выпив — спал. Когда же проснулся, рассказал, что не вернутся братья мои Эльдъяур и Локи, и те не вернутся, кто пошел с ними, ибо взяли их асы в чертог Валгаллы. Странное говорил Глум. Так говорил: “Плыли мы вдоль берега уже три дня, правя на Скаль-фиорд. К исходу же третьего что-то сверкнуло впереди. Дверь была перед нами, блестела она и сияла. Вокруг была ночь, за дверью же открытой — день. И близок был берег, на берегу, видел я, стояли ансы 10 10 Ансы — добрые духи, полубоги, слуги асов, обитатели Валгаллы (сканд.). в странных одеждах, а дальше высился чертог. Город Валгаллы то был, и золотом сияли стены его. И сказал Эльдъяур: “Правь к берегу, кормчий”. Меня же взял страх, сердце заморозив, и прыгнул я в воду, когда приблизилась Эльдъяура ладья к кровавому порогу, за которым был день. Прыгнул в воду во тьме и поплыл к берегу, где чернела ночь. И видел я, как вошли ладьи в день и закрылась дверь, и тогда ночь окружила меня…”

Никто не усомнился в правде рассказа: ведь сознался Глум, что из страха покинул рум и весло, лгать же так на себя викинг не станет. Словно птица у разоренного гнезда, крикнула Ингрид, дослушав трусливого, и упала наземь без чувств. Хальфдан же берсеркер стоял в нерешительности, не ведая, чем помочь, ибо далеки боги, и не страшен асам благородный гнев.

Молчали люди фиорда, и понял я: вот пришел мой час, иного не будет. Решится ныне — быть ярлом мне или навеки идти гребцом. Ведь долг викинга встать за брата, пускай даже сами асы обидчики. И сказал я: “Хочу идти искать братьев. Наши обиды пусты, если кровь Сигурда в беде!” Ответил Хокон-скальд: “Правду сказал ты, Хохи. Иди. Сына посылаю с тобой, Бьярни, радость седин”. И сказал берсеркер Хальфдан Голая Грудь, свей: “Хохи — викинг, Сигурдов сын ты — воистину. Сам с тобой пойду. Чужой же Утробой впредь никому называть тебя не позволю!” Ингрид же, дочь Гордого Улофа, очнувшись, сказала так: “Вернись с удачей, сын…”

И отплыл я, взяв боевой отцовский драккар 11 11 Драккар — большая боевая ладья, корабль ярла (сканд.). , лучших из людей взяв, отплыл на север. Спокоен лежал путь воды, и, когда угас третий день, открылась пред носом друга парусов круглая дверь. День был за нею, и сияла она, окаймленная багрянцем. И направил я драккар, заложив руль направо, из лунного света в солнечный, и сомкнулась за кормой нашей сияющая дверь…

Пяти лет не было Удо фон Роецки, когда, забредя в отдаленный покой отцовского замка, он увидел картину. Огромная, в потемневшей раме, она нависла над головой, пугая и маня. Рыжебородый воин в шлеме с изогнутыми рогами, отшвырнув кровавую секиру, протягивал к мальчику руки, и на темных мозолях светлели граненые кости. Странные знаки кривились на гранях, и в глазах воина стыла мука. Прямо в глаза Удо смотрел воин, словно моля о чем-то. О чем? Мальчик хотел убежать, но ноги онемели, и морозная дрожь пробежала по спине. Испуганный барон на руках вынес из зала потерявшего сознание сына.

Картину сняли в тот же вечер, и Удо никогда больше не видел ее. Но изредка, когда вдруг начинала болеть голова, воин приходил к нему во сне, садился на край постели и молча смотрел, потряхивая костяными фигурками.

Став старше, Удо нашел в библиотеке замшелую книгу. Целый раздел уделил автор толкованию рун. И ясен стал смысл знаков, врезавшихся в детскую память.

Вэль. Гагр. Кауд.

Сила. Воля. Спасение.

Но и тогда еще не понял Удо того предначертания. Много позже, студентом уже, забрел фон Роецки в лавку дядюшки Вилли, антиквара. Оставь Вилли пять марок, ответишь на “пять”. Традиция! И вот там-то, под стеклом, лежали они — четыре граненые кости, желто-серые с голубыми прожилками, меченые священными рунами.

“Какова цена, дядюшка Вилли? Ого! Ну что ж, покажите…”

И он бросил кости. Легко упали они на стекло. Покатились. Замерли. Вэль. Гагр. Кауд. И четвертая: норн. Судьба!

Так спала пелена с глаз. И предначертанное открылось ему.

Порвав с приятелями, Удо уединился в доме, выходя лишь в библиотеку и изредка, по вечерам, на прогулку. Он бросил юриспруденцию, посвящая дни напролет пыльным рукописям. Часто болела голова, но боли были терпимыми: они предвещали сон и приход Воина. Ночные беседы, без слов были важнее дневной суеты. И не хотелось просыпаться Спешно вызванный теткой отец ужаснулся, встретившись взглядом со взором наследника рода Роецки.

Почтителен был сын и говорил разумно, но голубой лед сиял в глазах, и сквозь отца смотрел Удо, словно разглядывая нечто, доступное ему одному. Врачи прописали покой и пилюли. На покой юный барон согласился, снадобья же выбрасывал. Он здоров. Не только телом, но и духом.

Больна нация. Нацию нужно лечить.

В одну из ночей Воин, не присев, встряхнул кости, и одна из них, блеснув в лунном луче, упала перед Удо. Вэль!

На следующий день кайзер издал приказ о всеобщей мобилизации. Воспрянула германская Сила, прибежище Духа. И фон Роецки сел писать патриотическую поэму, которой суждено было остаться недописанной. Кайзер лопнул, как мыльный пузырь. Германский меч, рассекший было прогнившее чрево Европы, завяз, и безвольно разжалась рука, поднявшая его.

Разгром и позор Удо фон Роецки воспринял спокойнее, чем ожидал лечащий врач. Барон предполагал нечто подобное. Лишь волей будет спаяна Сила. И возродится Дух.

Это следовало обдумать. Это надлежало понять.

И поэтому вновь — книги. Старошведские. Старонорвежские. Легенды германцев. В сагах была тайна непобедимости викингов, воплотивших славу и дух Севера. Где истоки ее? Как влить юную кровь в дряхлые жилы нации?

Аристократию Удо перечеркнул сразу. Не им, сгнившим заживо обрубкам генеалогических древ, поднять такую глыбу. Вырожденцы. Даже лучшие из них прожили жизни, торгуясь и выгадывая. Барон стыдился своего герба. Презренная порода. Все — мелки, сиюминутны.