Ненси Кресс - Дика, своевольна, не обуздать…

— Но почему, собственно, — осведомилась ее святейшество, — нельзя сообщить леди Анне Болейн ее судьбу? И судьбу ее страны?

Лемберт прекрасно понимала, что первосвященница знает ответ. Просто она желает, чтобы директор сам вынужденно произнес то, что ему неприятно.

— Это неблагоразумно, ваше святейшество. Если помните, мы однажды уже предпринимали такую попытку.

— Ах да, вы о той, другой заложнице. Конечно же, я намерена навестить ее тоже. Что, состояние королевы Елены не улучшилось?

— Нет, — лаконично отозвался Брилл.

— И не помогают ни терапевтические мозговые препараты, ни электронные методы лечения? Она по-прежнему не в себе от шока, связанного с переброской в нашу эпоху?

— Увы, ничто не помогает.

— Вы же понимаете, я позволила вам взять новую заложницу с крайней неохотой…

Тут даже Лемберт чуть не задохнулась от неожиданности. Надо же: ведь окончательные решения от первосвященницы не зависят, только Всемирный форум вправе санкционировать или запретить взятие заложников как в пространстве, так и во времени. Церковь святых заложников лишь надзирает за их благополучием и дает согласие на продление их содержания — но санкция-то идет от форума! Недостойно первосвященницы претендовать на политическую силу, которой она не обладает…

Глаза директора полыхнули яростью. Но прежде чем он успел отреагировать, открылась дверь, и Калхейн ввел Анну Болейн.

Лемберт плотно сжала губы. Женщина сшила себе платье, нелепое сооружение из янтарного бархата, настолько тугое в груди и в талии, что становилось непонятным, как она дышит. Как женщины ухитрялись проводить всю свою жизнь в подобной сбруе? Талия была стянута почти до полного исчезновения, в квадратном вырезе проступали ключицы, тонкие, как у птички. Калхейн возвышался над ней могучим утесом.

Анна приблизилась к первосвященнице, преклонила колено, подняла глаза. Лемберт даже не пыталась скрыть ухмылку: она же ищет кольцо для поцелуя! А первосвященница никогда не носила ни колец, ни иных украшений, кроме серег. Надменная маленькая заложница совершила, таким образом, ошибку, непреднамеренную, но несомненно серьезную в ее эпоху.

И Анна Болейн вышла из положения, послав ее святейшеству улыбку — первую улыбку, которой заложница удостоила кого-либо в этих стенах. Улыбка преобразила худощавое лицо, сделала его озорным, а большие темные глазищи — колодцами соблазна. На память Лемберт пришли строки, принадлежавшие двоюродному брату Анны, поэту Томасу Уайету: [4] 4. Томас Уайет (1503–1542) — (дипломат и поэт, пытавшийся преобразить английскую поэзию в итальянском стиле и первым опробовавший на английском языке форму сонета. «Дика, своевольна, не обуздать, но жизнь за нее я готов отдать…».

В своеобразной, вроде бы живой и вместе с тем отстраненной манере, какой Лемберт ни у кого больше не встречала, Анна заявила:

— По-видимому, ваше святейшество, нам случалось грезить целями, которые попросту недостижимы. Но это наша, а не ваша вина, и мы выражаем надежду, что просьба, с которой мы к вам пришли, не окажется невыполнимой…

Откровенно. И даже изящно, несмотря на промахи электронного переводчика и вопреки несуразному царственному «мы» вместо «я». Лемберт снова взглянула на Калхейна — а тот смотрел на Анну сверху вниз с откровенным обожанием, как на редкий экзотический цветок. Ну как он может? Тощее тельце, никакого мышечного тонуса, не говоря уж о дополнительных органах, заурядное личико, мушка на шее… А нынче не шестнадцатый век. Калхейн глупец!

Точно так же, как глупцом оказался Томас Уайет. И сэр Гарри Перси. И Генрих, английский король. Всех их сразила не ее красота, а странное, неуловимое обаяние.

Ее святейшество рассмеялась.

— Встаньте, ваша светлость. В наше время перед официальными лицами колен не преклоняют.

Ваша светлость! Первосвященница взяла за правило обращаться к заложникам в манере, свойственной их родному времени. Но в данном-то случае это титулование лишь затруднит привыкание заложницы к новым условиям!

А какое мне, собственно, дело, вспылила Лемберт в собственный адрес, до того, привыкнет она или не привыкнет? Да ровным счетом никакого. Меня заботит безрассудная увлеченность Калхейна — это да, но и то потому, наверное, что он отверг меня как женщину. У отвергнутых аппетит разгорается еще сильнее — в любом столетии…

— Я намерена, ваша светлость, — произнесла ее святейшество, когда Анна поднялась, — задать вам несколько вопросов. Вы вправе ответить на них любым угодным вам образом. Моя задача — убедиться, что с вами обращаются хорошо и что благородной науке предотвращения войн, которая избрала вас святой заложницей, служат достойные люди. Вам понятно, что я говорю?

— Да, понятно.

— Получаете ли вы все необходимое вам для комфорта в быту?

— Да.

— А для комфорта душевного? Выполняются ли ваши просьбы о книгах, предметах искусства и вообще просьбы любого характера? Есть ли у вас с кем общаться?

— Нет, — ответила Анна.

От Лемберт не укрылось, что Брилл буквально оцепенел. Ее святейшество переспросила:

— Нет?

— Для нашего душевного комфорта — да и для комфорта в быту, если угодно, необходимо разобраться в нашем нынешнем положении со всей возможной полнотой. Без этого ни одно разумное существо обрести душевный покой не может…

— Вам, — вмешался Брилл, — сообщили все, что касается вашей нынешней жизни. Вы же хотите другого — узнать о событиях, которые теперь, в силу вашего пребывания здесь, никогда не произойдут.

— Но ведь они произошли, лорд Брилл, иначе о них никто бы не знал. И вы тоже.

— В вашем временном потоке этих событий больше не случится.

Лемберт явственно слышала, что в голосе директора нарастает еле сдерживаемый гнев. Интересно, а первосвяшенница тоже слышит? Анне Болейн, разумеется, невдомек, сколь серьезные последствия может повлечь за собой обвинение со стороны ее святейшества в нарушении правил обращения с заложниками. Если Брилл честолюбив — а почему бы и нет? — подобное обвинение может поломать ему дальнейшую карьеру.

— Наше время стало теперь вашим временем, — быстро нашлась Анна. — Вы сами обратили одно в другое. Мы своего нынешнего положения не выбирали. И если ваше время стало теперь и нашим, тогда мы безусловно имеем право на знание, сопутствовавшее нашему собственному времени. — Она бросила взгляд на первосвященницу. — Во имя нашего душевного покоя.

— Ваше святейшество… — начал было Брилл.

— Нет, нет! Королева Анна права. Ее аргументы весомы. Вы выделите квалифицированного специалиста и обяжете его дать ответ на любые — подчеркиваю, любые! — вопросы относительно ее судьбы в потоке Дельта и относительно событий, ожидавших Англию в случае, если бы королева не стала священной заложницей.