Софус Михаэлис - Небесный корабль

Все присутствующие невольно, как по команде, сделали одно и то же: подняли кверху лица, раскинули руки, как бы для объятия, и закрыли глаза под дождем жгучих поцелуев светила. Сердца их жадно пили из этого животворящего источника, которого были так долго лишены.

Так простояли они, пока могли выдержать этот солнечный душ. Затем, один за другим, медленно склонялись ниц, закрывая лицо руками. Некоторые опустились на колени. Они как бы принимали вторичное крещение жизни, подставляя под кропило солнца свои склоненные головы, трепетали от сладостного чувства тепла и возрождающихся надежд. Они, как в купель, погружались в благодатные лучи, предоставляя им омыть и согреть все свое существо до самых сокровенных уголков. Они брали эту солнечную ванну долго, до изнеможения, до головокружения.

Солнце вновь завладело своей камерой и снова заработало на своих бесшумных машинах. Аванти и Крафт пустили их в ход. И аккумуляторы принялись впитывать в себя солнечную энергию, словно изголодавшиеся организмы, а не безжизненные механизмы. Зазвенели тончайшие иглы, задвигались стрелки указателей. Чан с грязной водой повернули перпендикулярно падающим лучам Солнца, и в нем снова начался процесс дистилляции. Словно кровь по жилам воскресшего, снова зажурчала и побежала по многочисленным трубам прозрачная, свежая вода.

Скоро жара стала вытеснять людей из помещения.

Американец Уильяме, покидая камеру, бросил последний взгляд на чан, со вздохом думая о своей драгоценной виски, выплеснутой в эту зияющую пасть и теперь превращавшейся в чистую воду.

Все без принуждения принялись за свою работу. Одни кочегары, уже одетые в красные сетки, остались у жгучего, добела раскаленного горна.

Ни Аванти, ни Крафт не вспомнили о камере Земли. Оба поспешили вниз, в подвальную обсерваторию, где находился центр тяжести и двигательная сила.

Крафту не терпелось поскорее выдвинуть свое щупальце, чтобы увидеть, насколько они приблизились к цели. Аванти же удерживал его не из каких-либо опасений, но просто из ребяческого желания обострить ожидание и продлить сладостное предвкушение сюрприза.

— Да перестань же! — крикнул Крафт, хватаясь за подставку зрительной трубы, как за руль. — Чего тут еще ждать?

— Чем дольше мы подождем, тем больше будет наше изумление, — ответил Аванти со своей как бы внутрь обращенной улыбкой. — Скажи-ка, Александр, что ты думаешь увидеть?

— Я ровно ничего не думаю, Аванти. Не томи ты меня муками ожидания.

А что, если никакой перемены не окажется?

— Только бы нам увидеть под собой наше красное пятнышко, и то хорошо.

— Представь, что оно было создано игрой воображения, оптическим обманом. Что это было просто красным кружком на линзе объектива.

— Да перестань же! У тебя в глазах красные круги!

Аванти спустил трубу и установил ее. Затем уселся на место и приблизил глаз к окуляру.

— Итак?…

— Чего ты медлишь!

— А ты ни в чем не сомневаешься?

— Будешь ты смотреть? Или дашь мне? — спросил Крафт, готовый рассердиться.

— Пожалуйста, доктор Дубиус — поддразнил его Аванти, уступая ему место. Это было шутливое прозвище, которое он давал другу, когда тот не сразу соглашался с его гипотезами и планами.

Крафт обхватил трубу руками и долго сидел, склонясь над окуляром. Пот выступил у него на лбу; он выпрямился, переменил глаз, предварительно протерев его и прочистив линзу окуляра, и снова уставился в трубу.

Но вдруг он поднял от окуляра свое пылающее лицо и крикнул:

— Ничего нет, Аванти! Ничего не видно!

Аванти только улыбнулся.

— Ни признака Марса, словно его и не бывало.

— Или ты ослеп на оба глаза, Александр?

— Так посмотри сам.

Аванти спокойно взялся обеими руками за трубу, незаметно для друга нажал какую-то пружинку и устремил свой ясный взор в окуляр.

Он смотрел долго и пристально, и когда, наконец, поднял лицо от окуляра, оно вместо ужаса отражало какое-то проникновенное просветление.

— Ну, что? — крикнул Крафт. — Разве не ужасно?..

— Это превосходит самые смелые мои ожидания, медленно прошептал Аванти. — Взгляни сам, Александр.

— Я достаточно нагляделся. Нечего надо мной издеваться.

— Глупый Дубиус, ты ведь смотрел в закрытый объектив. Теперь щупальце свободно.

Весь дрожа от восторга, созерцал Крафт то, что уже видел Аванти. Красное пятнышко, прежде так неверно мерцавшее во мраке, теперь выросло в большое круглое светило с ясно различимым диском — ликом планеты, изборожденным глубокими разветвленными морщинами. Блики солнца оживляли, заставляли улыбаться этот лик, которого еще ни одно земное око не видало на таком близком расстоянии. Легкими, едва заметными контурами проступали на Марсе «части света», словно причудливо разветвляющиеся жилки на лепестке розы. Он видел изумительную сеть прямых, параллельных или пересекающихся линий — каналов, стоивших земным астрономам стольких бессонных ночей и стольких гипотез. Синеватые теневые полосы сплетались в узлы и снова разбегались лучами, бороздя красноватый светлый диск планеты, как голубые жилки на розовом мраморе. Крафт весь дрожал, созерцая эти «линии судьбы» на полном лике планеты. Ни один римский гаруспик не исследовал с большим увлечением расположение окровавленных внутренностей жертвенного животного.

Он ясно различал белое пятно полюса, который словно метал мелкие искры за край яркого изжелта-красного круга, по которому были разбросаны зеленовато-синие пятна «морей» и тянулись полосы наподобие щупальцев медузы. Вон та окружность, по-видимому, Тавмазия, а в центре ее, подобно ступице колеса, лежит озеро Солнца с Амброзией и Нектаром, подобно спицам колеса.

И вдруг ему надоела вся эта ареография, состоящая из кучи отбросов земной мифологии — имен и понятий, совершенно неуместных на чуждой им планете. «Космополис» летел прямо в бездну, полную загадок. Никто не имел ни малейшего понятия о том, что представляют собою все эти «озера», «долины», «источники» и «каналы», «материки» и «бухты». Эти тени и пятна — следы растительности или воды? Не являются ли «каналы» огромными трещинами в толстой коре планеты? Что это за белые пятна и точки? Иней или снег? Или огромные скопления соли, кристаллизующейся вследствие испарения влаги? А эти двойные каналы — не глубочайшие ли расселины и пропасти, из которых клубятся и встают стеною туманы? Не представляет ли поверхность планеты лишь кашу различных солей, растворяющихся и отлагающихся на желтом, как охра, песке пустынь?

Дрожь пробежала по телу Крафта, он выпустил из рук трубу и уставился на своего друга взглядом, полным дикого ужаса.

— Что случилось, Александр? — воскликнул Аванти, хватаясь за окуляр. — Что-нибудь изменилось?