Александр Казанцев - Пылающий остров

Ганс грубо столкнул Матросова в подземелье, потом спустился туда сам.

Ветер выл похоронную песню, но не об одном человеке, упрятанном в подземелье. Он пел ее о всех людях Земли, унося воздух на далекий, но неумолимый костер Арениды.

Надя, вконец обессиленная, едва взбиралась по склону бархана.

Густой, тяжелый ветер нестерпимо бил песком, но воздуха не приносил. Дышать было трудно. Приходилось отворачиваться, сгибаясь в пояс. Надя падала на колени, но вставала и снова шла.

С гребня, к которому она стремилась, срывались длинные серые языки. Взмывая вверх, они сливались с низко летящим песчаным облаком, похожим на дым пожара. Облако оседало на землю и у Нади на глазах осыпалось растущими барханами. Пустыня, которая прежде казалась застывшим в бурю океаном, теперь ожила. Мрачно двинулись песчаные валы, кипя на гребнях серой пеной. Они ползли, грозя засыпать навеки только что воздвигнутые комсомольцами сооружения Аренидстроя. Низкое небо угнетало Надю, давило на затылок. Она не помнила, когда видела солнце. Ей уже казалось, что солнце не покажется больше и не будет на земле ни радости, ни надежды…

Люди теперь работали в противопесочных масках.

Надя не хотела надевать на себя резиновую морду и последние дни еле держалась на ногах. Утомление приходило быстро. В ушах гудело, перед глазами плыли цветные круги.

Но надо было работать… Работать, забыв все на свете!

Но люди не хотели забывать. Сколько раз слышали Надя и Ксения слова о том, что все это напрасно…

Ксения слушала, опустив голову, а Надя спорила, горячилась. Некоторые из их товарищей продолжали твердить:

— Вся работа придумана только для того, чтобы отвлечь. Прячут правду… Говорили бы прямо! Смерть — и все. Не хуже мы, чем за границей. Умереть сумеем.

— Это же и есть трусость! — возмущалась Надя. Она говорила о сестре, о Марине, которая, рискуя собой, стремится получить в лаборатории радий-дельта, необходимый для залпа.

— Глупая ты… Да разве мыслимо без предварительных опытов построить сверхдальнобойные пушки и сразу удачно выстрелить?

— И место-то какое выбрали. Ветер житья не дает… Не можем мы больше… сил нет.

— Уж если пожить последние дни, так как следует, а не глотать здесь песок.

Надя, комсорг, проводила собрания, изгоняла слабых, отправляла их с позором в Москву. Но павших духом становилось все больше.

И тут вдруг Ксения… лучшая подруга Нади, Ксения…

Конечно, причина была в исчезновении ее брата Дмитрия. Надя слышала, как Ксения плакала по ночам. Днем она была вялой, неузнаваемой.

Надя все же держалась. Она и сегодня говорила о том, что вся страна работает с величайшим напряжением, что бессовестно комсомольцам, которые во все времена шли на самое трудное, падать духом. Она указывала на лучших, которые, не обращая ни на что внимания, продолжали бороться, иной раз делая непосильное.

А Ксения сдала… бросила все… сказала, что не может жить и не хочет жить без Дмитрия… и что вообще больше никто жить не будет… А ведь она казалась Наде такой большой и сильной.

Ксения ушла на железнодорожную станцию, где толпилось множество обезумевших людей. Они дрались за места в вагонах. Оставшиеся бесцельно бродили между разбросанными полузанесенными песком машинами.

Надя шла к Молнии. Она чувствовала потребность рассказать ему все. Он сильный, точный, бесстрашный, он один может остановить начавшуюся панику. И если он сделает это, она… она, может быть, откроет ему что-то очень важное… важное для них обоих.

Перебраться через два бархана, чтобы дойти до центрального пункта управления, оказалось для Нади неимоверно трудным.

Она отдыхала, сидя на песке, охватив руками колени.

Полковник Молния с каждым днем становился все мрачнее. Он понимал, что не заметил чего-то самого главного. Люди теряли веру у него на глазах. Руки опускались не только у некоторых рабочих, терялись командиры.

Нудный, изматывающий ветер влиял на психику, отравляя сознание, уничтожал уверенность, внушал страх.

Все же большинство рабочих держалось крепко. Члены партии и передовые комсомольцы самоотверженно боролись со страшной заразой паники, но даже кое-кто из них не мог справиться с собой.

Результат не замедлил сказаться. Сломался жесткий график, перед которым всегда преклонялся полковник Молния. С чувством досады и в то же время растерянности смотрел он, как все чаще и чаще срывались сроки отдельных работ, как слабела строгая организация, как рушились его расчеты и планы. Он понимал, что стоит перед угрозой губительной задержки, задержки, которая будет стоить миру сотен тысяч, а может быть, и миллионов людей, погибших от удушья…

Выйдя из автомобиля, полковник понуро шел по шуршащему, живущему в непрестанном движении песку. Мимо медленно прополз локомотив, толкая перед собой пескоочиститель. Сзади двигался состав. Вдали сквозь серую пелену виднелись поднимавшиеся к небу железные конструкции.

Через песчаную мглу просвечивали звезды электросварок, то потухая, то вспыхивая вновь.

Неужели что-то упущено? Организация работ была такой совершенной… Ведь пустыня завоевана в небывало короткий срок! Что же теперь вызывает задержку? Что происходит с людьми? Как вселить в них веру в успех?

И вдруг Молния подумал: верит ли он сам?

Он подумал об этом и увидел перед собой девушку в комбинезоне. Он с трудом узнал ее осунувшееся лицо с запавшими синими глазами, которые так помнил…

— Зачем вы еще здесь? — спросил он. — Уезжайте. Я дам вам место в самолете.

— Я не хочу уезжать, как они, — сказала Надя, показывая рукой на станцию, и с надеждой посмотрела на Молнию. — Надо сделать так, чтобы и они верили.

Молния усмехнулся:

— Верить? Можно верить в то, что пушки будут построены, пусть даже с опозданием. Но как я заставлю людей верить в то, что эти пушки выстрелят? Все знают, что Матросов исчез, что радия-дельта нет…

— Марина найдет его! — протестующе воскликнула девушка.

Полковник пожал плечами:

— Марина Сергеевна, насколько мне известно, смогла получить один из изотопов радия-дельта. Изотоп этот, обладая нужными свойствами радия-дельта, к сожалению, неустойчив: он распадается сам собой в короткий срок. Из него нельзя изготовить снаряды для наших пушек.

— Значит, вы сами не верите в успех? — почти с ужасом спросила Надя.

Молния посмотрел на Надю с неожиданной для него теплотой и сожалением. Так смотрят на маленьких детей.

— Я всегда был честен с людьми. Народ должен знать правду, какая бы она ни была.

Надя взглянула на Молнию, и ей стало тоскливо. Она подумала, что этому поникшему человеку она готова была открыть самую дорогую свою тайну…