Александр Казанцев - Пылающий остров

А люди? Что сталось с ними?

Люди сами определяют свою судьбу. Каждый герой нашего романа, каждый человек спасенной Земли почувствовал, как никогда глубоко, в какой части мира он живет.

Солнце стояло высоко, его почти вертикальные лучи палили, готовые выжечь землю, превратить ее в пустыню.

Но у самой земли было совсем не жарко, скорее сыро.

Мальчик лежал, притаившись у корней. Пахло прелью. Перед глазами качалась былинка. Чуть выше висела лиана. Из лиан можно делать веревки и забираться на неприступные горы.

Мальчик осторожно отвел лиану в сторону.

Теперь в проеме листвы стала видна огромная агава. Она походила на фонтан с зелеными мясистыми струями. За агавой серебрилась вода.

Мальчик осторожно двинулся. Он полз, как ящерица. Настоящие ящерицы проворно мелькали мимо него. Мальчик рванулся и схватил одну из них, быструю, зеленую, с выпуклыми глазами. Может быть, раньше она жила здесь в песках…

Мальчик сунул ее себе за пазуху, рядом с толстой книжкой. Потом он лег на спину и стал смотреть вверх.

Растительность, буйная, тропическая, была так густа, что небо виднелось только в просветах — без единого облачка, густо-синее, как чернила, когда их прольешь…

Мальчик думал о книге, которую прочитал.

Небо казалось ему чёрно-фиолетовым, и рядом с ослепительным солнцем на нем «горели звезды»… как в стратосфере.

Потом мальчик вертел воображаемые маховички и, сощурив один глаз, смотрел на решетчатую ферму «электрического орудия».

Когда орудия строили, здесь вокруг была пустыня. А теперь — настоящие джунгли.

И он вообразил себя в джунглях. Вокруг него были заросли бамбука. Если захотеть, можно сделать из него хижину. Настоящую хижину, на сваях. Но без дверей! Внизу, в полу, будет люк, под который можно подплыть на лодке. Он привезет добычу: плетеную корзинку рыбы, шкуру убитого тигра, тушу злого и глупого кабана. Мама спустит сверху веревку, а он, ничего не говоря, привяжет свои охотничьи трофеи и прислушается. Мама вскрикнет, потому что в корзине окажется целый тигр… или чучело тигра, которое он успеет сделать в лесу. Мама подойдет к передатчику «обратной волны», чтобы радировать папе на ракетодром.

А потом на хижину нападут дикари… нет, не дикари! Дикарей не бывает! Нападут крокодилы. Это будут очень умные и хитрые крокодилы. Они станут грызть бамбуковые сваи и сломают свои острые зубы, потому что сваи будут сделаны не из бамбука, а из самой лучшей авиационной стали. Есть такие стальные трубы. У него дома, в Москве, запрятана одна папина труба. Вот это труба! Ее невозможно согнуть, сколько ни бей молотком.

Крокодилы сломают свои проклятые зубы, и из глаз у них будут катиться слезы. Слезы из глаз крокодила катятся не потому, что он добрый. Чует запах мяса — вот и выделяется слюна. Только слюна у него течет и из глаз тоже…

Потому крокодил и «плачет», когда пожирает добычу.

Вcex напавших на хижину крокодилов он бы перестрелял из сверхаккумуляторного ружья, целясь из люка в их выпуклые глаза.

Мальчик достал из кармана увеличительное стекло и вытащил из-за пазухи ящерицу. Он стал рассматривать ее, увеличенную, огромную, воображая ее крокодилом.

Через морду тянулся шрам, и один выпуклый глаз был сощурен.

«Ах, вот это кто! Проклятый хищник! Не выплачешь пощады! Беги, спасайся! Всё равно тебя догонит «видящая стрела»».

И мальчик выпустил ящерицу. Она шмыгнула, вильнув хвостом. А мальчик натянул воображаемую тетиву…

«Стрела нагнала хищника, и он упал меж камней… и от его скрюченной руки с отвращением отпрянула морская волна, успев лизнуть коробочку с самым тяжёлым в мире металлом».

«Тысяча три морских чёрта! Пусть кошка научится плавать!»

Мальчик смотрел сквозь листву на озеро, противоположный берег которого едва был виден. Оно казалось ему морем.

«Якорь мне в глотку! Пусть не зайду я ни в один кабак! Брам-стеньги! Кливера! Фок-мачта! Гитовы!»

Он управляет парусами. Босиком стоит на палубе. Доски так накалились, что сейчас задымятся. Брызги попадают в лицо. На губах соль. Ветер рвет паруса. Шхуна, накренившись и черпая воду бортом, с тихим шипеньем летит по волнам.

Он сделает такое судно, которое будет совсем бесшумно скользить по воде, лодку с электрическим насосом и сверхаккумулятором. Насос будет отбрасывать назад струю, а реактивная сила — толкать лодку. И она беззвучно станет скользить… Ну, прямо вот так…

И мальчик, лежа на животе, показал сам себе, как будет скользить его лодка.

Он выполз из зарослей, но продолжал двигаться к берегу по-пластунски.

Над водой с веточкой в руке задумчиво склонилась женщина. Она была молода или казалась молодой, несмотря на седую прядь в волосах.

Мальчик тихо подкрадывался к ней.

Вот если бы мама упала в воду! Он бы нырнул и вытащил ее на берег.

Но мама сидела спокойно, погружённая в свои мысли.

«Неслышно подползти и положить ей на колени цветок, который сорвал по пути! Это замечательно красивый цветок, как бабочка, только не летает».

Цветок был положен на колени, а мама ничего не заметила, ни цветка, ни сына.

Тогда он положил в рот четыре пальца и свистнул так, как папа учил, а сам папа научился, чтобы «пересвистеть» маму, когда они были маленькими и все время спорили.

Мама вздрогнула, испугалась. Но мальчик уже повис у нее на шее и целовал ее в ухо, в щеку, в волосы.

— Смотри, какой я тебе принес цветочек, — сказал он, и она рассмеялась. — А ящерицу я отпустил. У нее тоже дети есть.

— Где же ты пропадал, Андрюша? Спасибо за цветок. Идем. Папа ждет.

У мальчика забилось сердце. Вчера, когда они прилетели с мамой, он видел отца лишь мельком, не успел с ним поговорить. Он был для него высшим авторитетом, героем, товарищем и другом…

Если бы можно было, Андрюша помчался бы сейчас бегом. Но мамы бегом не бегают, а бросить маму нельзя.

Они пошли по берегу озера. Здесь был чудесный пляж. На песке оставались мамины следы. Андрюша отстал и крался по этим следам, воображая, что он кого-то выслеживает. И вокруг тоже песок… Нет ни зеленых зарослей, ни бамбука. И, конечно, никакого белого города… только песок, барханы, как раньше… когда здесь строили электрические пушки.

Потом он стал ставить ноги в мамины следы. Никто не догадается, что здесь проходили двое!

Наконец он догнал маму, но не в пустыне, а на красивой набережной молодого города с домами, высокими и легкими, улицами, прямыми и тенистыми. У воды росли стройные кипарисики.

Мама сказала, что кипарисикам столько же лет, сколько Андрюше.

— Почему столько же лет? Почему построили здесь, в пустыне, город? Почему…