Журнал «Если» - «Если», 2002 № 03

Они подошли к замызганной двери подъезда, от которой у С.Вердуччи был ключ. Написанные по трафарету жирным курсивом буквы над эркером складывались в слова «Трава и деревья». Под ними: «Кофе и беседы». Внутри тускло горел красный свет. С.Вердуччи повернул ключ в замке и открыл дверь. Взвизгнули петли, скрипнул косяк. Разнесся дивный запах фасоли.

— Любая вещь обладает частицей запаха, — сказал Майло.

— Анаксагор [6] Греческий философ (ок. 500–428 гг. до н. э.) Выдвинул учение о неразрушимых элементах — «семенах вещей». (Прим. ред.) ! — откликнулся С.Вердуччи. — Запах, аромат, субстанция, способность ощущать! Все — везде. Нет ничего прочного! В этом весь мой бизнес, малыш! А ты-то откуда это знаешь?

— Моя сестра часто так говорила.

Они миновали круглые столы, с перевернутыми стульями на них.

Зашли в тесный угол в глубине, и Вердуччи включил свет. Они стояли на верхней площадке лестницы, ведущей в цокольный этаж.

— Пошли.

Он привел Майло в какой-то таинственный театрик с десятком передвижных скамеек со спинками, как в церкви, вокруг квадратного помоста. На сцене стояла широкая кровать под балдахином.

— Ты можешь спать здесь. Я лягу наверху. Туалет там, за углом. Я оставлю свет наверху, чтобы тебе не было страшно. Утром увидимся, герой.

С.Вердуччи снял котелок. Тряхнул головой, и каштановые волосы рассыпались по плечам, доходя до талии.

— Ты девушка! — воскликнул Майло.

— Разумеется, а ты что думал?

— А что означает «С.»?

— Силви. Спокойной ночи, малыш, — она поднялась по лестнице, оставив Майло одного — в подвале, в темноте.

Деде в библиотеке в воскресенье утром. Майло у нее на коленях, с книжкой доктора Сюсса. Он заглядывает в книжку, которую читает она, видит диаграммы, похожие на сложенные забавным образом конверты, и другие, похожие на глобусы с перекрученными меридианами. Еще там буквы, которые Деде называет греческими, и слова, которые она называет немецкими. Одна буква древнееврейская: алеф. Алеф с крошечным нолем. Алеф с крошечной единицей. И разлегшаяся восьмерка: знак бесконечности.

— Как же ты это делаешь, Майло? — шепчет Деде. Она не ждет ответа.

Вдруг он оказывается снова в темном подвале «Травы и деревьев», в воздухе клубятся образы из сновидений, красные и зеленые, запутанная, непостижимая геометрия. Он чувствует, будто только что кричал, но вокруг никакого движения. Он ощупывает себя, чтобы убедиться: он — человек. Он пробует, нет ли у него меха, нет ли на лопатках крыльев.

Силви в сговоре в Девором — эта внезапная мысль, как игла, пронзает его, когда он вспоминает, где находится.

Он снова засыпает, и когда задувает свечи — семь и еще одну на счастье, он вдруг понимает, что изменился. Он — струя воздуха, клубящаяся вокруг пламени. Это длится всего секунду. И все свечи гаснут. Он улыбается, но все остальные кричат. Кто-то из детей прикрывает глаза. «Что-то не так?» — спрашивает Майло. Деде наблюдает с неослабевающим интересом. С интересом, подстегнутым мечтами.

Мама не видит этого. Мама на кухне, моет и моет раковину. Папа вытаращил глаза, рот его широко открыт, все мускулы напряжены, он похож на тощую бродячую кошку. «Что ты сделал? Что это за чертовы фокусы?» Он облизывает губы и обводит комнату диким взором. «Не обращайте внимания! Это ничего не значит!» Он бежит к двери, затем возвращается, то сжимая, то разжимая кулаки. «Я ничего не видел». Он хватает за плечи и трясет одного из гостей. «Замолчи! Замолчи! Все в порядке!» Все в испуге перестают плакать. «Со мной все в порядке, Майло? Все в порядке?»

«Да, папа».

«Это был дурной, глупый фокус, Майло. Ты залез под стол и потом выбрался оттуда, так? Чтобы я больше этого не видел». Майло обещает.

— В чем дело? — Силви в полосатых брюках и майке-безрукавке силуэтом вырисовывается в дверном проеме подвала. Слабая лампочка над лестничной клеткой заливает ее пепельным светом, похожим на свет молодого месяца.

— Что? — Майло садится. Он лежал одетый поверх одеяла.

— Ты кричал. В чем дело? Боишься темноты? Скажи, не стесняйся. — Она подходит к нему. Слабый, отраженный свет играет на ее обнаженных плечах сквозь спутанные волосы. На секунду свет становится ярче на ключице, когда она откидывает волосы назад, это заставляет Майло поднять взгляд к ее мягко очерченному лицу, широкому лбу, нежному носу и Полным губам. Тонкую ткань натягивают маленькие острые соски, а свет, проникающий сквозь майку, намечает контуры ее груди, словно рентгеновские лучи. Затем Силви входит в зону темноты, где толпятся только что снившиеся ему люди, у кровати Майло.

— Не подходи ближе.

— Думаешь, я собираюсь тебя изнасиловать? Здесь за сценой есть маленькая синяя лампочка, которую я хочу включить. Наш суфлер пользуется ею, чтобы видеть, что подсказывать. Или, может, ты предпочтешь парочку прожекторов? Приборная панель вот тут, сзади. Давай я подберу что-нибудь тебе. Спасибо можешь не говорить.

— Хорошо. Зажги синюю лампочку. И все равно ко мне не прикасайся.

— Ты просто подарок, знаешь об этом?

Майло завернулся в простыни и сжался в комок под балдахином, пока Силви проходила мимо него, едва видимая в сгущающихся тенях в глубине комнаты. Она была всего лишь бликом или намеком на контур, или складкой материи, или рассыпанными пятнами солнечного света. Майло услыхал щелчок, синий свет просочился под край занавеса, затем занавес раздвинулся, и черная комната наполнилась голубоватыми предметами и голубоватым воздухом — словно прилив откатился, оставив на голубом песке прибитый к берегу груз, покрытый голубыми водорослями.

— Так хорошо? — спросила она.

— Хорошо… а я действительно кричал?

— Да.

— Это не из-за темноты. Я не боюсь темноты. Но так лучше. Спасибо.

— Ясно, так лучше. Теперь все в порядке? — она прошла через комнату, далеко обходя сцену, пробираясь между скамейками.

— Да… эй! — окликнул ее Майло, когда она начала подниматься по лестнице.

— Что?

— Почему кровать стоит на сцене?

— Не задавай лишних вопросов, — она снова стала тяжело подниматься по лестнице. Майло слышал, как она шаркает, затем лег и, тяжело вздохнув, провалился в дремоту.

«В сговоре. Определенно в сговоре, — шептал Майло себе под нос. — Я должен наблюдать за ней. Я должен все о ней выяснить. О ней и Деворе. Они к чему-то готовятся. Они думают, я дурак, но я их сам одурачу».

Сегодня вечером — без всякого торазина. Его мускулы чесались там, где он не мог их почесать. Стоило ему закрыть глаза, он глубоко засыпал, но когда он открывал их, то казалось, что лежит без сна часами. Каждой клеточкой тела он ощущал недоброжелательность Девора и зреющий заговор.

«Не дрейфь, Майло», — сказал он себе.