Журнал «Если» - «Если», 2002 № 03

Примерно то же самое Иван Антонович говорил Е.П.Брандису и Виталию Бугрову. Впрочем, и сам писал об этом. А в тот жаркий вечер я только кивал, так как мои глаза были прикованы к открытым окнам волшебного кафе «Паланга». Красивые люди ели и пили там, гнал прохладу огромный вентилятор под потолком. «Если стану таким, как Иван Антонович… — думал я, — если стану когда-нибудь таким, как Иван Антонович, и буду гулять мимо такого красивого кафе с голодным пацаном, как я, непременно приглашу его…»

К сожалению, Иван Антонович не догадался. Он неторопливо провел меня мимо кафе, расспрашивая, а что там приключилось в несчастной семье Карениных: он задавал и такие вопросы. Я рассеянно отвечал, что, дескать, все обошлось, вот только последняя часть там лишняя, ни к чему. Мне тогда в голову не могло придти, что через много лет, прилетев из Берлина, я случайно пройду мимо этого кафе и вдруг вспомню прогулку с Ефремовым.

И зайду в кафе. К несчастью.

Дешевая деревянная отделка, пошловатые люстры, неистребимый запах подгоревшего жира.

«Абрамцево (под Москвой), 20.10.59.

Глубокоуважаемый Геннадий! Прочитал Ваше письмо с удовольствием. Мне кажется, что Ваша жизнь, хоть и скудная материально, но правильная — такая и должна быть у людей, по-настоящему интересующихся наукой. Все же университет должен быть неизменной целью, хотя бы для права заниматься наукой и идти по любимой специальности. Черт бы взял нашу бедность с жильем — надо бы взять Вас в лаборанты к нам в Институт — самое верное и самое правильное, но без прописки в Москве принять Вас нельзя, а прописаться без работы — тоже не выйдет. Вот и принимаем в лаборанты всякий хлам только потому, что живет в Москве — глубоко неправильный подход к комплектованию научными кадрами. В том и смысл Академии, что она должна брать к себе все настоящее из всей страны, а не случайных маменькиных сынков…

Я все еще на временной инвалидности, живу под Москвой и вернусь к работе в Институте только в марте будущего года. Тогда подумаю над книгами.

Теперь коротко о Вашем вопросе. На человека теперь, в его цивилизованной жизни, не действуют никакие силы отбора, полового отбора, приспособления и т. п. Накопленная энергия вида растрачивается, потому что нет полового подбора и вообще человек не эволюционирует, во всяком случае так, как животные. Да и общий ход эволюции животного и растительного мира из-за столкновения с человеком сейчас совершенно исказился и продолжает еще сильнее изменяться под воздействием человека…

P.S. Если понадобится проехать от Вас в экспедицию или за литературой — рассчитывайте на финансовую поддержку. Рублей 500 всегда смогу выделить».

«Что может быть общего между автором бессмертного «Робинзона Крузо» англичанином Даниэлем Дефо и великим фантастом Иваном Ефремовым? — спрашивала популярная газета «Аргументы и факты». И отвечала: — Первый создал английскую разведку, а второй, возможно, был ее сотрудником.

Как нам стало известно из компетентных источников, действительно, в 70-е годы в стенах КГБ проводилась тщательная проработка версии о возможной причастности И.А.Ефремова к нелегальной резидентуре английской разведки в СССР. И что самое удивительное, окончательная точка так и не была поставлена — действительно ли великий фантаст и ученый Иван Ефремов — сын английского лесопромышленника, жившего до 1917 года в России?

Основанием для многолетней работы по проверке шпионской версии послужила внезапная смерть Ивана Ефремова через час после получения странного письма из-за границы. Были основания предполагать, что письмо было обработано специальными средствами, под воздействием которых наступает смертельный исход».

В библиотеке я наткнулся на тоненькую книжку, на бумажной обложке которой чудовищная обезьяна, похожая все на того же преждевременно повзрослевшего Паюзу, отчаянно боролась с набросившейся на нее пантерой. Но речь в книжке шла сперва не о том. «Бабочки у него были: гигантские орнитоптеры, летающие в лесах Индонезии и Австралазии, и крохотные моли. Орнитоптеры привлекали его величиной и благородной окраской, в которой черный бархат смешивался с золотом и изумрудами. Моли нравились ему по другой причине: расправить тончайшие крылья этих крошек было очень трудно…» И дальше так, как мог написать только человек, сам все знавший про молей и бабочек. «Он смотрел на большую стрекозу с бирюзовым брюшком, летавшую кругами вокруг него. Стрекоза хватала на лету комаров. Иногда оторванное крылышко комара падало, кружась у самого лица Тинга, тогда он видел, как оно переливалось перламутром в колючем луче».

Оторванное крылышко комара меня окончательно покорило.

Задним числом понимаю, что знакомство с «Недостающим звеном» кардинально изменило мои взгляды на литературу. А знакомство с Николаем Николаевичем Плавильщиковым изменило взгляды на саму жизнь. Оглядываясь назад, я думаю, что знакомство с Николаем Николаевичем было одним из самых значительных событий моей жизни. Доктор биологических наук Плавильщиков был известным энтомологом, признанным в мире специалистом по дровосекам. Разумеется, я имею в виду жуков-дровосеков. Монголия, Корея, Япония, Индия, Иран, Мадагаскар… Николай Николаевич собрал уникальную коллекцию — 50 000 экземпляров. Столь же необозримой была его работа по популяризации научных знаний. «Очерки по истории зоологии», или, скажем, «Гомункулус», или «Краткая энтомология» до сих пор остаются настольными книгами любого любителя природы, а на великолепных переработках книг Ж.Фабра и А.Брема выросло не одно поколение.

Так вот, в отличие от Ефремова, именно Николай Николаевич ввел меня в литературу. Он читал почти все мои рукописи и не уставал повторять: пиши не как Немцов, пиши не как Охотников. Эти и писать не умеют, и науки не знают. Интересно пишет Л.Платов, подсказывал он, интересен Ефремов, но он часто бывает и скучным. Ты пиши как А.Толстой. Немцовых и Охотниковых много, а Алексей Толстой — один.

«Как я писал «Недостающее звено»? — письмо от 4 апреля 1958 года. — Очень часто спрашивают — не у меня, а вообще: как вы работаете; просят: расскажите, как писали такую-то вещь. На эти вопросы нельзя ответить точно: всегда отвечающий будет ходить вокруг да около и спрашивающий не услышит того, что ему хочется услышать. И это понятно. Возьмите какой-либо другой случай. Хорошего закройщика спрашивают: расскажите, как вы кроите? Он отвечает: а очень просто. Гляжу на заказчика, делаю несколько промеров, кладу на стол материал и… раз-раз ножницами! Спрашивающий проделывает в точности то же самое и… портит материал. Секрет прост: опыт, его словами не передать, а в творческой работе — внутренние процессы, которых не знает сам творящий, как передать словами их. Поэтому ответ будет очень формальный.