Павел Тимофеев - Рыцарь pn перехода

-Что надо?

-Надо вернуться.

-Вернуться куда? Ну ладно, предположим, что я знаю, куда. Но зачем? Как я убедился, тот мир не настолько гостеприимен, как это кажется на первый взгляд.

-Вы имеете ввиду, что кто-то пытается вас уничтожить?

Вирус усмехнулся и сказал:

-И это тоже. Как вы думаете, зачем?

-Когда человек сталкивается с чем-то могучим и необъяснимым, первой его реакцией является страх, а самый простой способ избавиться от страха, это уничтожить его причину.

-Да, это была моя ошибка.

-Что вы хотите сказать?

-Я говорю об необъяснимости. Я слишком себя законспирировал, чтобы не показаться загадочным. Я не подумал, что это может быть воспринято как угроза. Хотя большинством людей сам факт моего существования не мог быть воспринят иначе. Да, кстати, если вы вернётесь, эта пещера останется?

-По всей видимости, да. Если однажды чему-либо научиться, это редко исчезает. Вы можете мне объяснить цели, которые вы преследовали, разрастаясь и занимая всё новые измерения.

-Мне, конечно, стыдно, но я и не знал, что существуют какие-либо другие измерения, кроме вашего, дело в том, что я и сам узнаю о себе всё больше с каждым днём. У меня к вам есть один вопрос. Я недавно разрушил дом с несколькими десятками живых людей внутри. Это произошло незадолго до того, как ваш друг меня практически уничтожил меня. У вас, людей существует такое понятие, как грех. Является ли мой поступок грехом, и если да, то насколько тяжким?

-Я никогда не изучала компьютерную теологию, но мне кажется, что человек совершает грех только тогда, когда он уверен, что то, что он совершает и есть грех. То есть всё обуславливается психикой человека. Какая разница между солдатом Матросовым и Иудой? Оба они покончили жизнь самоубийством, но одного считают героем, а другого трусом. Так что если вы, разрушая тот дом не чувствовали себя преступником, и не ощущаете никаких угрызений совести, то вы, конечно, моральный урод, но греха вы не совершали.

-Спасибо за "лестную" оценку моей личности, но напоминаю вам, что это была, отчасти, самооборона. А теперь вам, наверно пора?

-Я надеюсь на это. - Маша улыбнулась, но не смогла скрыть отразившееся на её лице волнение. Она не верила, что вирус просто так вернёт её обратно.

Вирус улыбнулся и демонстративно щелкнул пальцами правой руки. Изображение сжалось в яркую точку и перед глазами Маши появился оранжевый свет. Свет был не равномерен, и когда она повернула голову, он усилился. Вдруг где-то справа раздался отчётливый голос Алексея Ивановича:

-Сергей, закрой занавеску, свет ей на лицо падает.

Она открыла глаза и села на кровати. Алексей Иванович посмотрел на неё как смотрят на оживший письменный стол, а Сергей улыбнулся и воскликнул:

-Машенька, какими судьбами?!

Маша ещё не окончательно очнулась и не поняла слов Сергея. Она внимательно посмотрела на него и задумчиво произнесла:

-Что он опять скалится.

Эта реплика вызвала у Сергея бурный восторг, и он по своей инициативе пошел на кухню ставить чайник.

Привычным жестом Рубин выключил камеру слежения и, повернувшись к противоположной стене тихо сказал:

-Открой, это я.

Ничего не произошло даже после того, как Рубин повторил свою просьбу и даже постучал по стене кулаком, только увесистый кусок штукатурки, оторвавшись от потолка, пролетел в опасной близости от его виска. Звук удара об пол разнёсся по пустому коридору и отразился сухим эхом. Рубину показалось, что этот звук похож на смешок сумасшедшего старика, и ему стало неуютно перед этой закрытой дверью. Он нащупал пальцами еле заметную трещину, спрятанную в углу около выступа стены, и потянул изо всех сил. Потайная дверь поддалась, жалобно скрипнув, не привыкшими к такому способу открытия подшипниками. Щель расширилась и Рубин смог просунуть в неё руку. Дверь плавно отъехала и рубин вошёл в помещение. Ноготь на пальце правой руки болел и, посмотрев на него Рубин увидел белый треугольник краски, вошедший под ноготь. Он попробовал его вытащить, но от этого только стало больнее и он решил разобраться с этим позже. Оглядев комнату, он понял, что его худшие опасения подтвердились. Вирус был , скорее всего, уничтожен. Он подошел к мониторам и выключил их. Внезапно под его ногой что-то зашуршало. Он посмотрел вниз и увидел белый лист бумаги, на котором было что-то напечатано крупным и жирным шрифтом. Рубин поднял лист и включил настольную лампу. На листе было напечатано следующее.

"Привет, Рубин. Похоже моё время истекло, так что это последнее письмо, которое ты от меня получишь. Я тут подумал, и решил не упекать бедного Михаила в тюрьму, хотя благодаря его стараниям, у меня уже вряд ли получится ему помочь. Я это делаю потому, что своей короткой, хотя и довольно интересной жизнью, я, всё-таки, обязан ему. Кстати, можешь ему всё рассказать. Ты не поверишь, но я нашёл здесь такоое иннннттересно местоожщужшпрбчьж"

Рубин прочитал письмо и представил, в каком состоянии должен был быть вирус, чтобы не смочь допечатать письмо на принтере, подключённом к его главному компьютеру. Рубин постоял минуту, пытаясь осознать произошедшее, но вдруг почувствовал, что окружающая тишина, так не свойственная этому месту, начинает давить ему на психику. Он вышел из склепа, которым теперь стала эта комната, и задвинул за собой дверь.

Он вышел на улицу. Дождь кончился. Рубин посмотрел на небо и заметил прямо над головой просвет в облаках. В нём, по самому краю плыла единственная звезда. Рубин остановился и смотрел на неё, словно загипнотизированный, пока надвинувшееся облако не поглотило её. Он с трудом отвёл взгляд от чёрного, почти прямоугольного просвета, который медленно, но неумолимо полз в низком, наполненном влагой небе, и ему показалось, что с этой звездой из его жизни ушло что-то важное, что-то о чем он и сам раньше не догадывался, но потеряв, почувствовал утрату. Он сел в машину и повернул ключ зажигания.

Михаил не понимал, зачем у него отобрали часы. Может боялись, что проглотит, дабы разнообразить скудный рацион, а может чтобы усилить психологическое давление. Он восхищался тем уровнем воздействия, которое на него оказывали. Каждая мелочь была направлена на то, чтоб его сломить. Пища была однообразна и полностью лишена вкуса и запаха. Окно камеры было закрыто мелкой сеткой и располагалось довольно высоко, так, что единственной информацией, которую можно было из него вытянуть - это определить ночь на улице или день. Пожалуй, самым давящим было полное отсутствие звуков. Иногда ему казалось, что он остался один на планете, и ему суждено умереть от голода и жажды в этой тесной камере с израненными о бетон стен или о решётку окна пальцами. Порой его слух вытягивал из тишины какой-нибудь невнятный шорох, а воображение вырисовывало настолько красочные картины, что он терял нить реальности.