Харик Бу - Армагедец

Название государства восходит к названию горы Дура, в предгорьях которой и располагается столица. Предурия — государство площадью 280 ООО км 2и населением 8 139718 человек. На моих глазах последние цифры изменялись, население страны медленно увеличивалось. Я закрыл надпись большим пальцем, а когда вновь посмотрел, там значилось 8139720 человек. Столица — г. Дурдунди — 1072 032 жителя — эти цифры тоже менялись. В административном отношении страна разделена на 26 дупартаментов.

Физико-географический очерк почему-то отсутствовал. В разделе «население» значилось, что 100 % его составляют предурки, что было неудивительно и следовало из названия страны. Разделы о сельском хозяйстве, промышленности, транспорте, внешней торговле, исторический очерк я, уступая настойчивым просьбам своей милой соседки, пропустил, а зря, по-видимому. В рубрике «Государственный строй» было записано: «П. — дуржуазная республика, в которой построено постобщество, а функции коллегиального главы государства осуществляет Национальная Дуррамблея, в которую входят 17 предурков, избираемых на 4 года прямым тайным нетелепатическим голосованием». Это тоже было малоинтересно, за исключением некоторых деталей. Я и дома не хожу на выборы, какого же дьявола меня должна интересовать эта самая Дуррамблея (не помню, где встречал это словечко)… К тому же мне показалось, что я уже сталкивался с аналогичным органом управления (может, у Лема?), только никак не мог вспомнить, где именно.

Обычаи… Эта глава, естественно, привлекла мое внимание. Параграф первый гласил:

— желания не должны высказываться вслух. О желаниях можно лишь думать;

— несогласие по какому-либо вопросу нельзя высказывать вслух, только в мыслях;

— предуркам и гостям столицы запрещено есть на ходу, громко разговаривать (даже в мыслях), бегать в присутствии лиц противоположного пола;

— строго воспрещается есть яйца после 19:00 и ранее 6:00 (см. дурильня нравов).

Пунктов было достаточно много, и потому часть из них я легкомысленно пропустил. Следующий же термин невольно привлек мое внимание:

— «Очередение» — любимое занятие предурков, — говорилось далее, — его наказуемый аналог — «доставание», которого нужно избегать любыми способами, так как оно является суррогатным заменителем «очередения». Это самое «очередение», по уверениям авторов брошюры, являлось адекватным состоянием любого предурка, а систематическая замена «очередения» «доставанием» способна привести к моральной деградации личности и потому наказывается условно через органы общественного самодуревания. Повторное уличение в «доставании» может привести к более серьезным последствиям, и меру пресечения в таких случаях определяет дурильня нравов (см. раздел Вооруженные силы).

Возвращаться к рекомендованному разделу очень не хотелось, и я продолжил чтение. Принуждение к «доставанию» является более строго наказуемым деянием, нежели само «доставание»… Круг, таким образом, замкнулся, и я прекратил всякие попытки разобраться в том, что же такое это самое «доставание».

— Меня эта инструкция уже достала, — решительно сказала Кэт и отправилась к себе переодеваться.

Я еще некоторое время листал буклет и в разделе «обычаи» наскочил на любопытную подробность. Оказалось, что ночные купания в реке, на берегах которой располагалась столица и носящей поэтичное название Никтурия [37] Никтурия (мед.) — значительное преобладание ночного диуреза над дневным. (Примеч. авт.) , оказались строжайшим образом запрещены. «Во всяком случае, запретов на дневное купание нет, и можно будет пару раз окунуться, — с облегчением подумал я, — надо бы купить плавки».

И вот спустя 20 минут мы (это я и Кэт, хотя зовут ее на самом деле Натали, но по мне хоть с горшком под руку гуляй, если он живой и имеет такие формы) вышли на улицы Дурдунди. Разговаривали мы очень тихо, так что каждый раз я почти касался губами ее восхитительно розового ушка, а ее теплое дыхание, когда она хотела что-то сказать мне, отнюдь не ухудшало моего настроения. В городе было очень, просто на удивление тихо и чисто, а большая часть жителей действительно «очередила».

Один из моих многочисленных родственников бывал в Москве до 1991 года и не понаслышке знал, что такое очереди. Его жуткие рассказы весьма подействовали на мое еще совсем юное воображение. Теперь же эти воспоминания подсказали мне правильный способ действий. Мы пристроились к хвосту достаточно длинной колонны предурков, молчаливо продвигающихся к киоску, и через 20 минут стали счастливыми обладателями двух ластиков для стирания графита, как было на них написано.

На набережной, куда мы вскоре вышли, почти никого не было, воды в реке тоже, только в полужидком месиве на дне копошились очень похожие на крокодилов (но не крокодилы) твари. «Хороша речка, — подумал я, — теперь понятно, почему нет запрета на дневные купания».

За полосой деревьев неподалеку виднелся хвост еще одной очереди, и мы живо пристроились в самый ее конец, тем более что щекотать друг другу уши губами, стоя спокойно, гораздо удобнее, чем на ходу. На сей раз нам не повезло. Когда мы были в непосредственной близости от павильона, предурки, стоящие перед нами, выразили немое, понятное дело для Кэт, неудовольствие и разошлись. И тут нам не повезло еще раз. На сей раз крупно. Какой-то местный весьма сомнительного, впрочем, вида предложил мне, разумеется телепатически, достать то, что уже закончилось. Я сначала испугался, но затем согласился, а зря. Едва непрозрачный пакет попал ко мне в руки, как два невесть откуда взявшихся очень внушительных предурка схватили провинившегося что называется «на горячем». Мне, учитывая статус гостя, было сделано краткое, но суровое внушение. Кэт, которая абсолютно ничего не поняла из этой молниеносно свершившейся сцены, перебывала в превосходном настроении.

Несмотря на то что пакет экспроприирован не был, состояние мое ухудшилось, «очередить» мне более не хотелось, и потому мы немного прогулялись по зеленой зоне Дурдунди, где играли очень молчаливые, на удивление степенные дети.

По возвращении я отдал пакет своей милой спутнице, пообещав быть у нее через 5 минут. У себя в комнате я быстро переоделся и, вспомнив о ластике, начертил загогулину в блокнотике и попытался ее стереть. Попытка оказалось неудачной. Я в негодовании бросил оба предмета на стол и в озлоблении подумал: «Стирай, собака!» Ластик как-то лениво поднялся, неуклюже доковылял к замысловатой закорючке, стер ее возникшей ниоткуда ножкой и, как мне показалось, обиженно улегся. Я оторопело следил за этими эволюциями. Минут десять после этого я экспериментировал, убеждаясь в том, что ластик меня понимает. Это было совершенно непостижимо, только нужно было очень четко отдавать команды.