Александр Бачило - Проклятье диавардов (сборник)

— Землянин стал сильно тосковать, — говорил он, — его разрывают смутные желания, я начинаю опасаться за его здоровье. Необходимо создать для него более привычную обстановку…

Проснувшись утром и обнаружив себя все в той же комнате, Сева поморщился, натянул брюки и рубашку и снова отправился бродить по городу. А чем еще заниматься? “Пивка бы сейчас холодненького”, — думал он, шагая по проспекту.

И вдруг, за ближайшим углом перед Севой открылся очаровательный вид: посреди пустыря, которого — чтоб мне лопнуть! — вчера здесь не было и в помине, стоял голубой фанерный ларек “Пиво”. Возле него, прихотливо изгибаясь, шумела очередь. Сева со всех ног бросился к людям.

— Ребята! — закричал он. — Вас когда привезли? Вы тоже библиотечные?

Но никто не обратил на него внимания, только одно корпусная женщина окинула Севу холодным взглядом и строго произнесла:

— Много вас таких в знакомые набиваются… В очередь становись!

Силуянов не стал спорить и поскорее занял очередь за сереньким мужичком с канистрой. Наконец-то он мог спокойно вздохнуть! Атмосфера была привычная, разговоры все знакомые:

— …А за ним, значит, дед в плаще, за дедом на мотоцикле двое, потом вот в шлепанцах, за ним три женщины, потом э-э… таксист, а уж за таксистом — ты!

— Каво? Этот дед пришел, когда я уже с полчаса тут стоял! А занимал я за бабкой с бидоном…

Немного в стороне пятеро парней, расположившись кружком, прихтсбывали из трехлитровой банки. Когда пиво кончалось, один из них подбегал к ларьку, совал банку в окошко и, сплевывая в сторону очереди, говорил: “Уплочено уперед”. Если очередь начинала попискивать, остальные четверо, засунув руки в карманы, подходили ближе.

Сева скоро совсем освоился, он сбегал на проспект, раздобыл какое-то подобие банки, тяжело вздыхая об оставшейся дома дюралевой канистре, и голос его вновь уверенно зазвучал в общем хоре.

Впрочем, стоять в очереди за пивом — не такое уж наслаждение. Стоит на минуту потерять бдительность, и можно пасть жертвой пронырливых старушонок. И вот уже тебе говорят, что за мужчиной стоял мужик, но он за тарой ушел, а за ним вот эти двое, потом девушка, а уж за девушкой — ты. Но редкозубая девушка в сапогах-чулках на босу ногу заявляет вдруг раскатистым басом: “Не помня я ево, за мной Серега-крановщик стоял”. Самое главное здесь — не спорить. Делаешь тупое, если в этом есть необходимость, лицо и соглашаешься: “Правильно. А я что говорю? Тут майор стоял, переодеваться пошел…” После этого предлагаешь совсем другой вариант, в котором ты стоишь впереди всех перечисленных лиц.

Добравшись до середины очереди, Сева изрядно утомился. “Черт его знает, что такое, — думал он, — лучше бы я с профессором поговорил, у них, небось, с этим просто — раз, два — и литр пива. А тут стой как проклятый, да еще оттереть норовят”.

Больше всего раздражали его внеочередные. Вон опять этот патлатый с банкой полез в окошко! Сева так возмутился, что даже крикнул: “Кончай наглеть!”, о чем сразу пожалел, потому что четверо сейчас же направились к нему. Рыжий парень в потертой шляпе, с узорчатыми руками и тяжелым перстнем на пальце взял Севу за пуговицу и интимно сказал:

— Ты чего выступаешь? Отвести тебя за ларек, попинать, что ли?

Но пинать не стал, стукнул один раз в ухо, совсем не больно, и отошел.

Все же Севу почему-то взяла обида. Он демонстративно отвернулся и подумал: “Ладно, рыжий! Твое счастье, что я не местный…”, однако еще долго не мог успокоиться. Конечно, такие случаи бывали с ним и раньше, но сегодняшний особенно как-то задел Силуянова, вероятно, потому, что он вчера целый день бродил по гермидскому городу и немного отвык от обычной жизни. “От своих, понимаешь, терпеть”, — думал он с горечью. — “Не дай Бог, еще кто-нибудь из гермидян видел…”

Может быть, поэтому, а может быть, потому что, отхлебнув скверного пива, Сева окончательно упал духом, домой он возвращался совсем на таким веселым, каким был, когда обнаружил пивной ларек.

Его унылый вид не понравился Ван-дер Граафу.

— Да полно вам, молодой человек, — пытался успокоить Севу профессор. — Никаких ваших земляков на самом деле не было. Мы просто воспользовались считанной информацией, чтобы создать для вас привычную атмосферу. Это как бы спектакль, представление, если хотите. Отдохните, сходите на пляж, а там придумаем для вас что-нибудь повеселее.

Возвращаясь в свою комнату, Силуянов Неожиданно для себя глубоко задумался. “Спектакль, — размышлял он. — Представление! Цирк, одним словом. Не обращайте, говорит, внимания… Хорошо ему, лупоглазому, а у меня, может быть, каждый День такой цирк! Что ж мне теперь, всю жизнь в очереди стоять Да по уху получать? Вот, мерси! Информацию они считывают… Это выходит, что у меня в мозгу уже другой и информации нет, кроме как про эту бурду разбавленную…”.

На душе у Севы становилось все тяжелее. Добравшись до своей комнаты, он прошел прямо на балкон и мрачно окинул взглядом панораму гермидского города. “Ишь, домов понастроили по три сотни этажей! Живут в свое удовольствие, а тут мучайся, понимаешь…” Силуянов перегнулся через перила и задумчиво плюнул вниз. “Вот так вот грохнусь, и мокрого места не останется”. Он вдруг выпрямился. “А что? Все равно дальше так жить нельзя. Как ни крути — один конец. Ну так и пропади все пропадом! И-и-эх!” И, закрыв глаза, Сева единым махом выплеснул с балкона пять литров “Бархатного”…

В тот раз в автобусе народу было немного. Вплоть до того, что передняя дверь открывалась почти на всех остановках. Заднюю держали крепче, заложив ее крест-накрест двумя безответными мужчинами. Обстановка была деловая, привычная. С передней площадки слышалось соло какой-то старушенции, обращавшейся огульно ко всему автобусу:

— Учут вас, учут, а драть-то вас и некому, и глаза ваши — бесстыжие!

Впрочем, народ вокруг нее собрался бывалый, отвечали с охотой и по существу:

— Вам, бабушка, не надо бы в автобусах толкаться, вы спокойно можете на метле летать!..

На задней площадке группа учащихся в одинаковых пиджаках с блестящими пуговицами воодушевленно обсуждала предстоящее культмассовое мероприятие. Выступление ораторов прерывалось взрывами молодецкого хохота с повизгиванием. Из этой среды доносились отдельные крики:

— Флаконы не побейте!

— Самсен, гони трюльник!

— Щас за Веркой сбегаешь и за Капыловой. А если Фелтистыч там, скажи — дискотека будет или еще чего соври…

Середину салона развлекал толстенький двухгодовалый мальчонка, желающий немедленно видеть своего папу. Это было невозможно, так как папу давно оттеснили на заднюю площадку, где он стоял, тяжело прижатый чьим-то стальным бюстом к запасному колесу. Но сынишка не слушал объяснений, он набирал побольше воздуха и добросовестно орал, краснея от натуги.