Зиновий Юрьев - Чужое тело, или Паззл президента

— Это, господин Майрхубер, — торжественно сказал Петр Григорьевич, вытаскивая фолиант, — довольно дорогая, как я понимаю, нумизматическая коллекция. — Он уж и забыл, каким тяжелым был том. А может, он просто так ослабел. — Она состоит из двух частей: древние монеты, от дохристианской Эллады до франкских и кельтских монет. Но, как мне объясняли специалисты, главная ценность коллекции — это необыкновенно полное собрание русских монет, от древненовгородских и киевских до золотых червонцев времен советского нэпа. Сколько этот томик может стоить, я и понятия не имею. Сам я никогда ничего не коллекционировал, разве что сохранил две школьные похвальные грамоты, которыми я был награжден за похвальное поведение в первом и третьем классах. Больше я, увы, ничем в школе не выделялся… Не буду вам рассказывать, каким образом коллекция эта оказалась у меня. Это довольно длинная и грустная история, которых в девяностые годы в России было более чем предостаточно. Так или иначе, коллекция эта оказалась у меня, и с великими трудами, немалым риском и кучей взяток я смог вывезти ее из страны.

Если для меня эта коллекция кроме ее стоимости имеет и какое-то эмоциональное значение, то для моего наследника, боюсь, она будет представлять из себя только товар. Поэтому я прошу вас, без всякой спешки — я понимаю, что рынок сейчас мало подходит для продаж такого рода — оценить коллекцию. А когда рынок поправится и моему наследнику нужны будут деньги, можно будет попытаться продать коллекцию. Целиком ли, по частям — это вы уж решите, когда дело дойдет до продажи. Разумеется, соответствующий гонорар вы получите при продаже.

Петр Григорьевич открыл тяжелый переплет. В слегка пыльных углублениях в выцветшем бархате тускло мерцали монеты разных форм и размеров — господи, сколько же каждая из них могла рассказать. Петр Григорьевич усмехнулся. Совсем он уже перестал соображать что-нибудь. Какой наследник, что он наплел выдраенному господину директору. Для чего? Только по привычке постоянно петлять и заметать следы? Это он ведь сам себе завещает. Но вообще-то дела это не меняет.

— Благодарю вас за доверие, уважаемый господин клиент. Очевидно, нужно будет составить подробную опись содержимого коллекции, и одно это займет немало времени.

— Разумеется, как вы посчитаете удобным. При всех обстоятельствах я полагаю, что ваша профессиональная щепетильность куда надежнее, чем самая подробная опись. Ведь при желании банк вполне бы мог представить мои документы таким образом, что я бы никогда не нашел следов нескольких миллионов и даже не догадался об их исчезновении.

Директор банка улыбнулся.

— Благодарю вас, уважаемый господин клиент. Вы правы, в конце концов, вся современная банковская система держится на доверии. Первый Ротшильд, основывая свою банковскую империю более двухсот лет назад, уже тогда прекрасно это понимал. Каким образом мне сообщить вам о результатах оценки?

— С вами свяжутся, господин Майрхубер. Благодарю вас за всё.

Назавтра они с Костей уже летели в Москву. Петр Григорьевич закрыл глаза. Как звали ту молодую женщину, что пятнадцать лет назад прибежала к нему в слезах и, всхлипывая, рассказала, что ее отца разбил паралич, что какие-то кредиторы требуют с нее сто тысяч долларов, а для нее что сто тысяч, что двести миллионов одно и то же, потому что в доме нет ни копейки, о чем его так называемые партнеры постарались с редким усердием — обобрали его до нитки. Не его это дело, она всегда ему это говорила, с его доверчивостью и наивностью не бизнесом заниматься надо, а вышивать крестиком.

Кажется, Машей ее звали, и несколько раз он видел ее у их общего знакомого. Так он и купил у нее за сто тысяч эту коллекцию, хотя лучше бы и не покупал. И не потому, что она не стоила того, что он за нее заплатил. Стоила, может быть, и побольше, он всегда каким-то неведомым образом чувствовал, когда переплачивает, а когда, наоборот, цена была ниже рыночной. Потому-то, если уж быть честным перед собой, и купил. Сто тысяч баксов — это ведь тебе не милостыню сунуть попрошайке в подземном переходе. Но намыкался он с этим фолиантом — мало не покажется. И дома держать страшно, и не за такие вещи отправляли на тот свет в то страшное лихолетье. А в банке в сейфе и того страшнее — лопались они тогда, как мыльные пузыри, сегодня не вспомнишь даже их названия, всякие там Агробанки, Мост-банки, какие-то Кредиты — сколько их было… И даже в землю не зароешь, потому что и земли своей у Петра Григорьевича не было. А как вывезти? Как гончая шел по следу от одного знакомого к другому, пока не вышел на нужного таможенника. Двадцать тысяч зеленых отвалил ему, чтобы благополучно провел его с чемоданчиком на посадку.

Принесли завтрак, и Петр Григорьевич неожиданно сам для себя спросил стюардессу, нет ли у них хорошего коньяка. Костя сразу встрепенулся и вопросительно посмотрел на него. Стюардесса виновато улыбнулась и объяснила, что может принести красного вина, а что касается коньяка…

— В чем проблема, принесите маленькую бутылочку «Курвуазье» или «Наполеона». Вот кредитная карточка. А если вам удобнее, можно и наличными.

— Петр Григорьевич, а можно вам? — испуганно спросил Костя.

— Теперь мне, к сожалению, всё можно. Привилегия приговоренного к смертной казни. Хуже уже не будет. А вот и коньяк. Налей мне капельку, а то руки трясутся. Спасибо, Костя. Знаешь, почему я вдруг выпить решил?

— Не-е.

— Хочется выпить за два не очень симпатичных персонажа, так сказать.

— Это за кого же?

— За того старшего лейтенанта, который тебя чуть не засадил. Как его звали?

— Иван Харитоныч.

— Вот-вот. Ты его больше не встречал?

— Господь миловал. Недавно, правда, мелькнуло его рыло по телевизору. Какое-то было очередное сборище милицейских чинов на тему борьбы с коррупцией. Майор уже. Весь вперед подался, напрягся, напружинился, каждое слово начальства ловит, ну прямо невтерпеж ему тут же броситься бороться с коррупцией. Ну просто сил никаких нет терпеть. Хоть тут же выскакивай из зала и беги хватать взяточников.

— Да, друг Костя, наградили все-таки татаро-монголы завоеванных российских несмышленышей кое-чем. Врос у нас их бакшиш не то что в менталитет, в гены, похоже, внедрился. Хоть жди, пока у нас ученые ген мздоимства выделят. А если и выделят, всегда найдутся блюстители прав человека, которые докажут, что гены такие лучше не трогать. И всё же я хочу выпить за твоего Ивана Харитоновича. Потому что если бы не он — не сидел бы ты сейчас рядом со мной и не было у меня такой близкой души и последней опоры. Ты уж прости за сентиментальность, но мне она по состоянию здоровья вполне позволительна…

— Спасибо, шеф, я даже не знаю…