Джон Уиндем - Ступай к муравью (сборник)

— Вот это работа, которая пришлась бы по сердцу моему дедушке! — сказала она. — А для вас это означает тяжелый труд, моя дорогая, и, боюсь, куда больший, чем для всех прочих.

— Всех прочих? — переспросила Пегги.

— Так ведь вас на курсе Красавиц Кино будет тридцать шесть, эта профессия отличается высоким уровнем конкурентности, как вам известно.

— Но ведь у меня контракт, мисс Хиггинс!

— Опционный контракт, как я понимаю, — поправила ее мисс Хиггинс, — что должно стать для вас дополнительным стимулом в борьбе. Думаю, вы пока не знакомы с вашими конкурентками, но они о вас знают все. И что же из этого проистекает? Четверо уже попросили, чтоб их речи придали слабый ирландский акцент, и я не сомневаюсь, что еще многие захотят того же. Поэтому сами понимаете…

Пегги с негодованием уставилась на мисс Хиггинс.

— Вот как! Так значит, они надеются стибрить мой контракт?!

— Во всяком случае, их поведение указывает нам, куда дует ветер, — согласилась мисс Хиггинс. — Но конечно, — добавила она успокаивающе, — их требования совершенно не выполнимы. На нашем курсе, естественно, нельзя учить ничего, кроме чистого англо-американского произношения. И все же это указывает…

— Но если тут изменят мою фигуру, изменят мой рост, дадут мне новые волосы, новое лицо, как все обещают, то что же останется от меня самой? — спросила недоуменно Пегги.

— Существует, знаете ли, долг перед публикой, — ответила мисс Хиггинс, — или, вернее будет сказать, у киношников есть обязанность перед зрителями. Необходимо приспособить себя к массовому вкусу и к тому, как лучше всего работать в границах этого вкуса. Это требуется от каждого настоящего артиста, разве не так?

Пегги без энтузиазма принуждена была согласиться.

— А теперь перестаньте волноваться, моя милая, — посоветовала мисс Хиггинс. — Мы проведем вас через все процедуры, и вы заработаете свой диплом. Вам только и надо что прийти сюда утром в понедельник после занятий гимнастикой, и мы примемся за дело. Вы попадете на экран, все будет в порядке, не сомневайтесь.

Джордж Флойд ввалился в огромный офис мистера Солли де Копфа и рухнул в глубокое кресло.

— Что с тобой случилось? — спросил Солли, поднимая на него глаза.

— Мне необходимо выпить, — ответил Джордж, — и побольше.

Аль с ловкостью фокусника добыл полный стакан и поставил его рядом с Флойдом.

— Что случилось? Я думал, ты поехал ее встречать. Уж не хочешь ли ты сказать, что самолет из Маринштейна потерпел аварию?

— О нет, он прибыл вовремя. Все было готово — пресса, радио, телевидение, словом, вся бражка на месте.

— Значит, там не оказалось только ее?

— Да нет, и она была. Во всяком случае, мне так кажется.

Солли де Копф поглядел на него с тревогой.

— Джордж, тебе надо взять себя в руки. Ты поехал, чтобы встретить ее, проследить, чтобы ее сняли как следует и все такое, и привезти сюда. Ну, так где же она?

Джордж печально вздохнул:

— Не знаю, Солли. Я так думаю, она испарилась.

— Аль, — едва выговорил Солли, — спроси его, что случилось?!

— Ладно, шеф. Слушай, Джордж, ты сказал, что самолет прибыл. Так в чем же дело?

— А в том, что вышло наружу из этого самолета!

— Ну а что из него вышло?

— Лолы, — с тоской проговорил Джордж, — тридцать шесть сделанных как по заказу Лол. Не было даже признака той ирландской colleen, или Розы Ирландии, среди них. Тридцать шесть Лол, все с дипломами соответствия маринштейновским стандартам, все заявляют, что они Дейрдра Шилшон, все говорят, что у них с нами контракт. Мое сердце разбито навсегда.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, какая из них — она? — спросил Аль.

— Ты лучше сам попытайся… они там все в нашем нижнем холле. Впрочем, если тебе это удастся, то все равно уже поздно. О, голубые горы, изумрудные торфяники, серебристые озера… и милая скромная девочка со смеющимися глазами… Все сгинуло… Все исчезло… Ничего, кроме Лол. — Флойд еще глубже забился в кресло, излучая такую тоску, что даже Солли де Копф был тронут.

Аль, однако, сохранил способность независимого мышления, и его лицо внезапно просветлело.

— Послушайте, шеф!

— Ну? — буркнул Солли.

— Я подумал, шеф, что, может быть, вся эта ирландская чепуховина окажется вовсе не такой уж находкой — дело-то рискованное, да и не в нашем духе. Но у нас в руках все еще есть сценарий, что бьет без промаха, — помните, тот, насчет своры римских кобельков и сабинянок?

Солли де Копф какое-то время сидел молча, вцепившись зубами в толстую сигару, затем втянул в легкие дым, и глаза его сверкнули…

— И тридцать шесть Лол ждут в нашем холле! Аль, ты молодчага! Чего же мы ждем? Беги вниз, заставь их всех подписать контракты. Только помни — опционные… И без каких-либо определенных цифр!

— Будет сделано, шеф, — сказал Аль, рванув к двери.

Вот почему так голосят в коттеджике Барранаклоха на берегах Слайв-Грампа по бедной Пегги Мак-Рафферти, по той, что была гибка, словно камыш на болотах, по той, что славилась своим милым доверчивым характером, по той, которой уж никто не увидит здесь снова. О горе!…

На дальней, укрытой с дороги половине дома солнце грело особенно сильно. Сидевшая почти у самого широко открытого французского окна миссис Долдерсон отодвинула свой стул на несколько дюймов, так чтобы ее голова оказалась в тени, а тело могло бы наслаждаться приятным теплом. Затем она откинула голову на подушку и выглянула наружу.

Открывшаяся перед ней картина казалась миссис Долдерсон вечной и неизменной.

На ухоженной лужайке стоял кедр — точно так же, как он стоял всегда. Его плоские, горизонтально вытянутые ветви сейчас стали немного длиннее, чем были в ее детстве, но это почти незаметно; дерево и тогда казалось огромным, таким же оно видится и сейчас.

Живая изгородь за кедром выглядела неизменно аккуратной и хорошо подстриженной. По бокам калитки, выходившей в рощу, как и прежде, сидели две выстриженные из кустарника птицы неизвестной породы — Коки и Олли; удивительно, что они все еще здесь, хотя «перья» на хвосте Олли с возрастом так разрослись, что сучки торчат во все стороны.

Левая клумба, та, что вблизи изгороди, так же горит разноцветьем, как и раньше… Ну, может, цветы чуть поярче; миссис Долдерсон казалось, что расцветка цветов теперь стала более грубоватой и резкой, чем прежде, но цветы все равно восхитительны. Роща за живой изгородью изменилась немножко сильнее — молодой поросли стало больше, многие старые деревья погибли. В просветах древесных крон можно было увидеть кусочки красноватой крыши там, где в былые дни никакими соседями и не пахло. Но если отвлечься от этого, все выглядело так, будто между прошлым и настоящим не пролегла целая жизнь.