Журнал «Если» - «Если», 2011 № 07

Мало кто знает, что мастеру торговаться не то что зазорно, а попросту заказано — запросто можно мастерство обломить. А обломится мастерство — как тогда жить? Так и придется всю оставшуюся жизнь ловчить да изворачиваться, типа купи-продай-перепродай. И обманывать мастерам запрещено — железку-то ведь не обманешь, железка ничего не забывает. Кем заказано, это самим мастерам доподлинно неизвестно, но есть подозрение, что это такой закон природы, а против природы переть — сами понимаете.

«Что они там насчет Дикого Кура говорили? — пытался вспомнить Савкин. — Дескать, праздник он им испортит или еще что. Вот ведь придурки, еще учудят что-нибудь, а с Куром шутки плохи, особенно когда он того, под мухой».

Савкин вспомнил, как они с Куром прошлой осенью чуть не до смерти уходили столичных охотников, и улыбнулся. Предупредить надо бы кореша, да вот беда — аванс получен, а где Кура искать — кур его знает, сутки, а то и больше по лесу пробегаешь. Работать надо, раз деньги взял!

Если бы народный умелец знал, что растюпинские чиновники ничего лучшего не придумали, кроме как напоить Кура до состояния неподвижности, чтобы он ни в коем случае не явился на День яйца, и подрядили на это несчастного участкового Ладушкина, как имеющего опыт внедрения в пивную мафию. Если бы Савкин ведал, что в помощь Ладушкину добровольно напросился приезжий инспектор, то и вовсе плюнул бы на заказ и бросился спасать друзей друг от друга и от приезжего специалиста в особенности. Потому что напоить до неподвижности Дикого Кура практически невозможно, а вот подпоить — это легко. А Дикий Кур в состоянии подпития — настоящее стихийное бедствие типа торнадо или локального цунами, только с инициативой, а это еще страшнее. Но решение об упоении Дикого Кура было принято уже в отсутствие Савкина, и поэтому умелец отбросил дурные мысли и принялся за работу.

Спустился в погреб и выменял на пять часов собственной жизни у Черных Зги десять литров абсолютной темноты.

Развел в творильном чане заранее припасенное сусло из первоматерии абсолютной темнотой, добавив немного живодки, заблаговременно купленной у профессора Гешефт-Карасикова.

Нырнул в море мифофизики с сеткой, сплетенной из законов природы, отлавливая проворных низших виртуалей, запирая их в бутылке Клейна, чтобы использовать впоследствии как хаотически инициативных строителей микрокосма Яйца.

Снабдил деньгами дружков Петьку Сазана и Ваську Гуцула и отправил их на городской базар, наказав скупать все подходящие суеверия и предубеждения, дабы при помощи мифофильтра впоследствии отделить зерна от плевел и добавить муки воображения в забродившее сусло мироздания.

Дал пойманным виртуалям указание сотворить что-нибудь, пообещав, что самые расторопные получат способность управлять условными вероятностями, и запустил их в творительный чан — в слабой надежде, что они сотворят что-нибудь путное.

Призвал Ковариаципа, чтобы тот сторожил легкомысленных виртуалей, не давая им отлынивать от работы, и отгонял от чана нежелательные вероятности, не давая последним реализоваться и внедриться в зарождающееся пространство Яйца.

В общем, трудился не прикладая рук. Клокоча кипящим разумом, используя для общения с окружающими мысленные образы, воплощенные в краткие, но действенные междометия.

Руки приложить, однако, пришлось.

Дело в том, что все, как известно, рождается из хаоса и им же заканчивается. А где найти что-нибудь по-настоящему хаотическое, как не в мусоре? Вот и пришлось Савкину опорожнить в творильный чан пару мусорных баков. Уж как его крыли столовавшиеся на помойке бомжи, как крыли… А Савкину только того и надо. Потому что бомжовость, сиречь бесприютность, тоже является непременной составной частью первотворения, ибо из некоторых канонических текстов явственно следует, что изначальный демиург летал нигде и при этом ощущал себя никем. Чем не бомж?

А то, что в мусоре недостаточно хаотично было, пошло на скорлупу, на славу скорлупа получилась, с гексагональной сингонией внутри, чистый кристаллический водород, а снаружи — как полагается, овицеллярная.

Потому что яйцо — оно и внутри и снаружи сплошное совершенство, бомба наоборот, с той разницей, что из яйца появляется жизнь, а из бомбы — смерть.

В общем, выполнил Савкин заказ аккурат к назначенному сроку.

Славное получилось Яйцо, несокрушимое снаружи и полное непредсказуемого будущего внутри, если, конечно, кто-то возьмется его насиживать. Однако Савкин надеялся, что до этого дело не дойдет, ему и в существующей реальности было интересно. И, кроме того, не самому же в наседки подаваться, а других кандидатур поблизости не замечалось.

В общем, погрузил изобретатель свое детище на небольшую дахардягу, которую какой-то мужик забыл забрать из ремонта, и повез на центральную городскую площадь. Работу сдавать отравился, ну и заодно расчет получить, аванс-то почти весь на комплектацию ушел, а жить на что-то надо.

Тем временем участковый Ладушкин вместе с натурализовавшимся во властных структурах России потомком гражданина Балаганова отыскали-таки Дикого Кура.

Знаете ли вы, как проще всего найти Дикого Кура? Вряд ли! Можно, конечно, бегать по лесу, словно благуша какая ненормальная, да орать во все горло: «Кур, явись! Кур, явись!». Только вот проку от этого никакого не будет, разве что браконьеров распугаешь да туристов каких-нибудь на грешные мысли наведешь, а Кура так и не увидишь. Самый верный способ — это пуститься во все тяжкие, а потом заплутать в трех соснах, которые стоят, разумеется, на узенькой дороженьке, да не понарошку заблудиться, а самым натуральным образом, чтобы ноги не знали, куда идти, а голова — куда править. Вот тогда есть вероятность, что Дикий Кур сам появится. Тянет его к простодырам, по нынешней терминологии — лохам. Оттого, наверное, он и растюпинцам покровительствует.

Способ этот был хорошо известен участковому Ладушкину. Как истинный слуга закона и порядка он частенько блуждал в трех соснах, до тех пор, разумеется, пока начальство не указывало, какую из них валить. А уж тогда — держись злодеянин! Щепки, правда, во все стороны так и летели, ну, да у нас в России по-другому и не бывает.

В общем, растолковал Ладушкин увязавшемуся за ним Саньке Шатрову, что к чему, навестил пивную мафию, которая, проникшись патриотизмом, спонсировала его ящиком «Растюпы-молодца», прихватил четверть живодки у профессора Гешефт-Карасикова да и пустился во все тяжкие. А столичного гостя с собой уволок, впрочем, гость, почуяв истинный местный колорит, не особенно и сопротивлялся.

Пуститься во все тяжкие оказалось совсем несложно, благо, нелегкая сама несла, скоро и подходящие три сосны отыскались, и узенькая дороженька; собственно, других в окрестностях славного города Растюпинска практически и не было, разве что муниципальное шоссе, да и то дорогой назвать было трудно, так, скорее направление, чем настоящая дорога. А вот заблудиться поначалу никак не получалось, маловато все-таки трех сосен оказалось, кроме того, у столичного уполномоченного обнаружилось врожденное чувство направления, ему бы штурманом в стратегической авиации работать, а он национальную идею ищет! Но и тут выход нашелся. Отведали сыскари-побратимы живодки, усугубили свое состояние парой-другой «Растюпы» — и вот уже сосен не три, а шесть. Повторили — а их двенадцать. Ну, и так далее, так что вскоре перед взорами компаньонов качался целый лес из трех сосен, а в лесу, известное дело, заблудиться — раз плюнуть. Плюнули они раз, да и затянули песню: