Александр Матюхин - Другие и леший

Спиридон Паллыч был человеком широкой души и c истинно русским характером. Очень любил коньяк, и чем больше выдержка — тем лучше. От пива тоже не отказывался, а квас особливо ценил и пил в жаркую погоду литрами.

Конечно, внешность его была обманчива. Широкий лоб, густые брови, под которыми сбились на переносице маленькие глазки, двойной подбородок и пухлые розовые губы. На могучей груди Спиридон Паллыча с легкостью можно было бы разместить не один десяток медалей за отвагу, а кулаки его были волосами и обколотыми. Это еще со времен бурной молодости, о которой Спиридон Паллыч предпочитал не распространяться на людях.

Сейчас Спиридон Паллыч потел. Тугие капли пота стекали по его шее за шиворот и на грудь. Не помогали даже кондиционеры, и по этому он был немного зол и смотрел на меня исподлобья, словно хотел сожрать целиком и вместе с жабрами.

За пять минут до этого он выглядел еще более злым, но заблаговременно выуженные из пакета и поставленные на стол две бутылки отменнейшего коньяка сделали свое дело.

— Саныч, мне все понятно, но что-то не верится, — проворчал Спиридон Паллыч, выстукивая пальцами по поверхности стола мелодию из кинофильма «Шерлок Холмс», — ты говоришь, что там русалок видели, так?

— Так, — подтвердил я. За окном, за спиной декана парапсихологического факультета имени Ф. И. Кародерова на дереве сидел Петька Бодяжный и, радостно улыбаясь, показывал мне большой палец на левой руке. Правой он держался за ветку, да и большой палец на ней у него был перетянут лейкопластырем.

— Еще, ты утверждаешь, что домовых там видели, — после короткого молчания добавил Спиридон Паллыч, выстукивая пальцами марш Мендельсона. По моему, свадебный.

— Угм, — кивнул я, — я же говорю, Спиридон Павлович, жители деревни рассказывают… И я в третий уже раз выложил ему всю суть своей просьбы.

В деревне Калкино, что близ Краснодара, с недавних пор стали происходить странные вещи. То русалок рыбаки местные увидят, то домовых бабки из подвала выгоняют, а трое туристов прямо-таки столкнулись нос к носу с лешим, когда за грибами в ближайший лес ходили.

В деревне той жила бабка Петьки Бодяжного. Она-то, зная, где учится ее бесценный внук (если не сказать большего) сообщила обо всем ему, наставительно советуя приехать и во всем всенепременнейше разобраться.

Ну, а нас долго уговаривать не пришлось! Правда, нужно было выпросить у декана путевки недельки на две, да некоторые необходимые средства. Но уж об этом предоставили заботиться мне.

— Магнитобуль им подавай, — фыркнул Спиридон Паллыч, разглядывая бутылку коньяка, которая стоила, кстати, сто двадцать шесть рублей одна штука, — дам я вам магнитобуль и что? Поиграетесь, да принесете? А сломаете если, из чьего кармана удерживать буду?

— Но ведь сенсацией пахнет, Спиридон Павлович! — воскликнул я. Петька Бодяжный, которого декан не видел, согласно закивал кудлатой — а-ля поклонник «Битлз» — головой.

— Я б тебе сказал, чем это пахнет, да не буду, — проворчал Спиридон Паллыч, хотя было видно, что две бутылки коньяка возымели желаемое воздействие. Волосатые пальцы декана принялись отстукивать «К Элизе».

— Хорошо, Саныч, путевку я тебе, стало быть, выпишу…

— Спасибо, Спиридон…

— Постой, я еще не договорил. Магнитобуль выдаю под твою личную ответственность! Если хоть краску с него покарябаете — сам заново красить будешь!

— И отлакирую еще! — пообещал я

— Сколько вас поедет-то? — поинтересовался Спиридон Паллыч, ленивым движением убирая бутылки коньяка со стола. Я тихо возликовал.

— Четверо!

— Многовато!

— А, по-моему, в самый раз. Чтоб внимания не привлекать. Дескать, приехал Петька к бабульке родной с друзьями. Рыбку, там, половить, за грибами, за ягодками…

— Не перекупайтесь только, — Спиридон Паллыч вынул из нагрудного кармана бледно-синий платок и обтер им плотную шею и подбородок.

— Да, ну что вы. Это же только прикрытие для настоящих дел! Сами посудите, русалки ведь где?

— На речке.

— Вот! Значит и нам на речку надо! А леший где?

— Ты, Саныч, сказать хочешь, что за домовыми по всем чердакам и подвалам лазить будете? Эдак вся ваша конспирация коту под хвост!

— Придумаем что-нибудь, — заверил я. Петька Бодяжный бесшумно исчез с поля моего зрения где-то внизу.

— Вот-вот, — наставительно и весомо, как всякий начальник, произнес Спиридон Паллыч, — и каждые два дня сообщайте мне лично. Если какие фотографии получиться сделать, то, сами понимаете…

— Понимаем, — согласился я.

Спиридон Паллыч задумчиво поводил взглядом из-под косматых бровей по кабинету и спросил:

— Саныч, ты, случаем, кондиционеры чинить не умеешь?

— Нет, а что-то случилось?

— Да, вот…полез, понимаешь, посмотреть. Что-то там у него поскрипывало. Ну, отвертку сунул, а из него теплый воздух и пошел! Потом вдруг холодный, а теперь вот снова теплый идет.

Я прислонил ладонь к кондиционеру. И впрямь — теплый воздух. Аж горячий! Бедняга Спиридон Паллыч. И так жарень стоит невыносимая, а тут еще и кондиционер.

— Вы к техникам-метрологам сходите, — посоветовал я, имея в виду группу с соседнего факультета, что располагалась этажом выше, — может, помогут. Среди них есть разбирающиеся люди.

— Очень может быть, — кивнул Спиридон Паллыч, а когда я встал, чтобы удалиться, бросил, — ну, вы, Саныч, если кого поймаете, то мне, пожалуйста, русалочку! И покрасивее, чтоб!

— Обязательно, Спиридон Павлович! Даже двух! — пообещал я и вышел, успев расслышать негромкое бормотание декана насчет того, что двойные браки в наше стране пока еще запрещены законом.

В коридоре беспокойно суетился студент третьего курса парапсихологии Петр Бодяжный. Увидев меня, он сделал одобряющий жест обеими руками сразу и вкрадчиво осведомился:

— Бежать за выпивкой?

— Обязательно! — улыбнулся я, и Петька издал горлом вопль спаривающихся медуз…

Пиво лилось рекой, закупленные на университетские деньги удочки, сигареты, две соломенные шляпы и крем от загара плотно закупоривали багажник. Болтали без умолку.

Да и ехать было приятно; погода со вчерашнего вечера немного испортилась, над нашими головами нависли серые тучи, а жара спала с плюс тридцати пяти в тени, до плюс двадцати на солнце.

Только я пиво не пил, потому что был единственным, кому отец Петьки Бодяжного доверял управление своей «Волги». Сыну он не доверял вообще ничего, кроме как рассчитываться по долгам, считая, что на большее Петька не способен. Даже поступление Петьки на парапсихологический факультет стало для отца довольно ощутимым потрясением.