Александр Матюхин - В тихом омуте чертей нет

— Слушай, Опарыш, а как это так вышло, что ты все видел и запомнил, а мы нет? — спросил Шутоград.

Ох уж этот младший офицер. Из любителей. Еще когда капитан Мягкоступ набирал команду, он, Опарыш, советовал не брать Шутограда. Уж больно тот кривлялся, да все себя норовил вперед всех вылезти, показать, мол, вот он какой я, хоть и старый, да ловкий, всем кадыки повыдергиваю… У Опарыша были большие сомнения на счет того, настоящий Шутоград пират или нет. Надо было ему глотку-то еще в первые дни тихо перерезать, да за борт, чтоб не шумел. Мягкоступ бы понял. Мягкоступ капитан каких поискать.

— Чего молчишь? Может, ты напридумывал это все, а? Может, взрыв произошел где-нибудь в механических отсеках, а синекожие смекнули что к чему, да покидали нас всех сюда, пока мы без сознания лежали?

— А ты штаны-то задери, — посоветовал Опарыш, — на ляжках, видать, до сих пор следы от веревок остались.

— Смеешься что ли? — спросил Шутоград, — тут и пошевелиться невозможно, а ты, слышь, задери!

— А теперь на глаза мои глянь, — Опарыш специально вывернул голову, чтоб лучше Шутограду видно было, — вот эти самые глаза и видели. Я, может, и без сознания лежал, но все равно многое углядел. А ты думаешь, Шутоград, что у меня просто так, от рождения, зрачков нет? Или я, что ли, слепец какой? А? Получше многих вижу, если хочешь знать, много лучше. Иной раз не нужно даже веки поднимать, чтоб рассмотреть, кто ко мне пожаловал. Знаешь, сколько раз это меня спасало? Сколько раз я шею свою из петли вынимал из-за этих самых глаз?!

— Ладно тебе, Опарыш, не заводись, — пошел на попетую Шутоград, — в конце концов, итог один и тот же. Мы стали пленниками синекожих. И уж не такая разница, как это произошло.

— Хотели золото, а получим очень занимательный образ смерти, — сказал Крышка тихо.

Опарыш его недолюбливал. Механики были народом непонятным. Все возились в своих железках, что-то там винтили, заливали, а потом вдруг начинал валить дым, и оказывалось, что на корабле даже рабы не нужны. Все равно на одном только моторе плывем в десять раз быстрее. И почему это их, механиков, еще за ересь не сожгли? Ведь колдуют они, не иначе. Опарыш повернул голову к Крышке:

— А ты как считаешь, что произошло?

— Мое личное мнение? Синекожие что-то нашли. Выловили какого-то демона из глубин, ну он нас всех в отместку и пораскидал по палубе. А синекожих, которые его, значит, и освободили, поставил во главе корабля, чтобы они его на землю доставили.

— Вот уж демон сам до земли долететь не может? — прохрипел Шутоград и закашлял, громко всхлипывая и сипло втягивая ртом воздух, — проклятая сырость! У тебя здесь когда-нибудь порядок наводился?

— Здесь вода всегда, — сказал Крышка, — без воды ни один мотор не работает. А вы что хотели, господин младший офицер, чтоб я здесь с железками возился, да коврик махровый под ноги стелил? Не получается, знаете ли.

— Ну и хрен с тобой, — Шутоград завозился, явно пытаясь отползти от широченной лужи, в которой он лежал. Минут пятнадцать возился и хрипел, пока не сообразил, что ничего у него не получиться.

Можно было и не пытаться. Опарыш, чай, двадцать три года пиратом по океанам плавает. Знает толк в хороших морских узлах и переплетениях. Синекожие постарались на славу. Связали так, что шевельнуться трудно, а двигаться так вообще невозможно. И чего только Шутоград напрягается.

— Ты не напрягайся так, — сказал Опарыш, — все равно не выползешь. Синекожие, видать, нагляделись, как ты их связываешь и решили тоже самое с нами проделать.

— Кто бы мог подумать, что они до такого додумаются, христени проклятые! — захрипел Шутоград, — чтоб они в свои Бардовые топи обратно вернулись!

— Дождешься от них, как же.

Опарыш замолчал. В тишине стало слышно, как скрипят над головами доски — кто-то ходил по палубе, да не ходил, а бегал.

— Слышь, что за движения там? — на этот раз Шутоград догадался говорить шепотом. Тупой он, право дело. Таких тупых Опарышу еще видеть не приходилось.

— А я почем знаю? Может, ищут кого?

— Они паруса поднимают, — сказал Крышка негромко, — я этот звук знаю. У меня, когда моторы работают, шум такой стоит, что ни черта не слышно, а как только мотор вырубается, сразу тишина. А когда мотор выключаю, значит паруса поднимать будут или весла сбрасывать. Так что я эти звуки первым делом и слышу, стоит рубильники повернуть.

— Паруса, значит, — буркнул Шутоград, — плыть, значит, собираются. Ну, доберусь я до них. Всем глотки вырву!

— Навырывался уже, — сказал Опарыш, — так навырывался, что тошно. Надо было сразу всех синекожих за борт, а не шеренгами их выставлять. Всех бы выкинули, глядишь, кто бы и выплыл.

— Не дело вы говорите, — встрял Крышка, — бросать всех рабов за борт глупо и неразумно. Господин Шутоград правильно поступил. Кто же знал, что все выйдет таким образом.

— Пасть закрой! — взревел Опарыш, — твое дело за железками смотреть, а не влезать в разговор старших по званию!

— Я хотел бы уточнить, что в статусе военнопленных, мы с вами не имеем званий, — буркнул Крышка, но заткнулся.

Интеллигент вшивый! Сопляк! Сидит себе в темноте и на дела пиратов ему наплевать, а долю, небось, точно такую же хапает, что и остальные!

Ладно, Опарыш, успокойся. Что-то ты нервничать стал, а это нехорошо. Дело пирата — думать о собственной шкуре. Остальное его не должно интересовать Что ему до Крышки или Шутограда? Их вообще стоит рассматривать не иначе, как потенциальных помощников при побеге, а затем что Опарыш захочет, то с ними и сделает.

Опарыш опустил голову на грудь и закрыл глаза. Если бы не страшная вонь и начинающие затекать ноги, то вполне можно было бы представить, что он лежит у себя в каюте, на гамаке, и дремлет.

Заворочался Толстяк. Заскулил, переворачиваясь на спину, и вновь перевернулся обратно на живот. Привстал на локтях и задрал голову:

— Это где я, а? — голос у него, что у кошки, которой хвост придавили и она орала два дня, не переставая.

— В тюрьме, — коротко бросил Шутоград.

— В тюрьме? — Толстяк попытался подняться на ноги, но не смог, завалился на спину и заорал не своим матом, стоило ему упасть тлеющей тельняшкой в воду, — АААА! Шакальи окорока! Что происходит? Что у меня со спиной? Где я нахожусь?

— Успокойся, слышь, успокойся, говорю, — Шутоград повысил голос, — на корабле произошел переворот, и нас взяли в плен синекожие. Ты что-нибудь помнишь?

Толстяк, наконец, сел, положив руки на коленки, ладонями вверх. Задумался, оглядывая помещение.

— Ну, кое-что помню, — сказал он, после минутного молчания, — как синекожие в воду прыгали помню…потом…этот…шар белый как из воды вылетел помню…а потом…он в меня летел, кажется, я еще увернуться хотел, да не получилось. Это все проклятые веревки, которыми синекожие привязаны были. Я в них запутался…