Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

- Хорошо, хорошо, - сказал Банов. - Вы уж не задерживайтесь, внуки, небось, ждут?!

- Иду, иду уже! - Петровна закивала седой головой. Банов постоял над ней минуты три, пока она не собрала свои вещи и не вышла на улицу.

Щелкнул замок - двери в школу были закрыты, - и Банов, сунув длинный ключ в карман брюк, поднялся на второй этаж.

На столе в кабинете лежала телефонограмма из Наркомпроса.

"Передал дежурный Бутенко, принял завуч Кушнеренко", - прочитал Банов. Поставил чайник, сел за стол и взял телефонограмму в руки.

"19 октября в 11.00 утра быть в Кремлевском Дворце Съездов. При себе иметь несколько сдвоенных листов бумаги, ручку, бутерброды для перерыва. Состоится собрание директоров школ Москвы и Московской области, после чего все директора будут писать сочинение на тему : "Что изменилось в СССР за последние десять лет".

- А что изменилось? - спросил сам себя Банов, дочитав телефонограмму.

Пока он искал ответ на вопрос, заболела голова. Потом вскипел чайник.

К двенадцати надо не забыть вернуться в очередь. Банов снял телефонную трубку, накрутил номер Ройдов.

- Алло? - прозвучал женский голос на другом конце провода.

- Алло, Клара?

- Да. Товарищ Банов? Где вы пропадали?

- Много работы... Очень много работы... - ответил директор школы. - Как Роберт?

- Хорошо, товарищ Банов. Можно, я к вам сейчас приду? На улице сухо...

Банов тяжело вздохнул. Ему хотелось побыть одному, но, кажется, это было уже нереально.

- Приходите! - сказал он.

Через полчаса Банов и Клара сидели на крыше и пили чай.

Уже вечерело.

- Вы такой взволнованный сегодня! - проницательно заметила Клара. - Что-то произошло?

- Да, - начал было говорить Банов, но тут же замолк, поняв, что не имеет права рассказывать об увиденном, особенно женщине. Но все-таки хотелось как-то поделиться новостью, и он осторожно, почти шепотом сказал: - Клара, он жив!

- Кто? - спросила Клара.

- Он... Кремлевский Мечтатель... ну, который жил, жив и будет жить...

Глаза Клары широко раскрылись.

- Как?! - воскликнула она.

- Я только прошу вас никому об этом не говорить... Я сам его видел сегодня... в бинокль...

Что-то заклокотало в горле Банова, словно он захлебнулся словами.

- Где вы его видели?

Директор школы только отрицательно замотал головой, не добавив к сказанному ни единого слова.

Допили чай и уже спускались через слуховое окошко, когда Банову стало неприятно, показалось, что он обидел Клару, и тогда в темноте чердака он обнял ее, прижал к себе и произнес:

- Может быть, мы вместе пойдем к нему...

Когда Клара ушла, Банов глянул на часы. Было около одиннадцати.

Через час надо было быть в очереди.

Мужчину в сером драповом пальто он нашел без труда. Очередь к полуночи продвинулась почти до поворота.

Усталость. Усталость. Усталость.

Банову хотелось спать, слипались глаза.

- Я вам утром чаю принесу, - пообещал мужчина в драповом пальто. - У меня термос есть!

Банов запомнил свое место - впереди теперь стоял старик с длинной черной бородой, позади - несколько крестьян.

"Попробую дремать стоя", - решил директор школы. Хорошо, что ночью очередь не двигалась. В конце концов Банов взял пример с крестьян, тех, что были за ним, и тоже, как они, уселся прямо на тротуар, прижав к себе колени, обнял их и так вот задремал. Когда очнулся, услышал за спиной разговор.

- А если это он? - говорил кто-то из крестьян. - Как узнаешь?

- Та не, оно видно должно быть... Я с собой старую газету взял!

- Покажь!

- Не, она далеко, чего зря вытаскивать?

Банов обернулся, и тут же крестьяне замолкли, уставившись на него с опаской.

Наступало утро. Сумрак начинал рассеиваться. Но фонари еще горели.

Директор школы посмотрел на часы, висевшие на ближнем столбе.

Двадцать минут седьмого.

Через сорок минут должен прийти мужчина в сером драповом пальто и принести чаю.

Сорок минут пролетели быстро. На самом деле мужчина пришел даже раньше, без пяти семь. И принес он не только чай, но и бутерброд с салом, так что Банов смог и позавтракать.

- Ну идите, отдохните! - говорил мужчина жующему соседу по очереди. - А к трем подходите, может, к тому времени совсем близко будем, тогда вместе постоим!

Около пяти часов пополудни Банов уже вплотную приблизился ко входу в Мавзолей. Крестьяне, стоявшие за ним, напряженно молчали. Это немного радовало директора школы, уставшего от их бестолковых споров, в которых чаще всего звучали две фразы: "Он!" и "Не он!".

Мужчина в драповом пальто, стоявший впереди, тоже молчал. Где-то в полчетвертого ему стало плохо, и кто-то из соседей по очереди поделился с ним сердечными таблетками. Теперь он вроде чувствовал себя получше, но был страшно бледен.

Очередь двигалась едва заметно, но движение это отличалось постоянством.

Вот уже и мраморный порог. И ступенька.

Банов горел от нетерпения увидеть вождя.

Крестьяне за спиной снова зашушукались, но тут их кто-то одернул.

Медленно поворачивала очередь направо. Вот еще полторы ступни, и он увидит... Но нет, там был еще один поворот.

Наконец Банов увидел его. Он лежал под стеклом, желтый, словно сделанный из церковного парафина.

Медленно плывя мимо, директор школы нагнулся к лежащему под стеклом и внимательно посмотрел на его лицо. Что-то там показалось подозрительным Банову, и он успел еще раз пониже нагнуться - и действительно, показалось ему, что увидел он едва заметные трещинки, какие случаются иногда на старых глиняных горшках.

- Ненастоящий! - прошептал сам себе Банов, и тут же словно полная тишина окружила его.

Он испуганно оглянулся - крестьяне, замерев и выпучив глаза, смотрели на него. Банов посмотрел вперед, но мужчина в драповом пальто, а впереди него и вся очередь, уже выходили из этой комнаты, а значит они не услышали по небрежности произнесенное слово.

- Ненастоящий? - шепотом переспросил один из крестьян, показывая взглядом на лежащего под стеклом.

Отступать было некуда, да и был Банов уверен в своей правоте.

- Нет, - подтвердил он шепотом. - Ненастоящий.

Лица крестьян просветлели. Угрюмость и напряжение исчезли, один из них даже улыбнулся.

Банов поспешил догонять очередь.

Крестьяне отстали.

Мужчину в сером драповом пальто он догнал уже на булыжнике Красной площади. Собственно, очереди там уже и не было, люди, выходя из Мавзолея, как бы сосредоточивались на себе и расходились, рассыпались, и каждый шел в одиночестве, думая о чем-то сокровенном, или, может быть, это только так казалось.

Банов тоже шел в одиночестве, шел медленно, и в голове его крутилось одно-единственное слово: "НЕ-НА-СТО-Я-ЩИЙ!..."

Дней пять спустя наступил серый рассвет. К этому времени у Добрынина и урку-емца кончились дрова и осталась только одна бутылка спирта.