Николай Курочкин - Орден Дальнейших Успехов

НИКОЛАЙ КУРОЧКИН

ОРДЕН ДАЛЬНЕЙШИХ УСПЕХОВ

1

Педагогическое училище имени К. Д. Ушинского не зря считают одним из лучших в стране. За восемьдесят лет своего существования "Ушинка" дала стране не только семь с половиной тысяч учителей начальных классов, воспитателей детсадов, преподавателей рисования, пения и физкультуры - но и немало людей, чьи имена известны у нас каждому, И традиционное пожелание "дальнейших успехов", с которым директорша вручала выпускникам дипломы, было больше, чем просто формулой.

Но Колька Руколапов только криво усмехнулся в ответ на слова Анны Степановны: его-то "дальнейшие успехи" не ожидали.

Учись он в рядовом педучилище, учи его унылые неудачники - он бы, пожалуй, стал заурядным школьным учителем и до пенсии добросовестно загонял бы в единое гладенькое русло буйные потоки ребячьей фантазии. Но в "Ушинке" учили талантливые люди - и Колька, незадолго до диплома, понял: его любовь - без взаимности.

Он любит живопись, но она его - ничуть. И если он человек честный, надо отработать после училища положенные три года и искать другое ремесло.

Ведь - этому-то его выучили, - ведь чтобы учить детей рисовать, надо иметь два таланта. Талант учить и талант художника.

Иначе от твоей деятельности будет людям бред, а не польза. Ну, педагогической жилки у Руколапова никогда не было. В училище он пошел, чтобы стать художником. Не стал. Какие уж тут могут быть "дальнейшие успехи"?

Он отпреподавал год, отслужил в танковых, уволился в запас... Самое бы время переучиваться - но как-то очень быстро он влюбился и женился. Надо было кормить семью - и он пошел вкалывать в художественные мастерские.

Вроде бы все шло отлично: заработок неплохой, начальство им довольно и Заказчики не обижаются. Но сам-то он знал: липа это, им сделанные плакаты и транспаранты не только никого не поднимут на то, к чему зовут, но и обессмыслят правильные слова, на них написанные. И огромное панно на развилке автострад не станет визитной карточкой города, не заставит никого притормозить, чтобы вглядеться.

Это были самые благополучные и самые черные годы его жизни. Надо было спасать себя. Колька вспомнил свою военную специальность и пошел на курсы слесарей-наладчиков. Жена решила, что он с жиру бесится.

Ее портреты в самой разной технике нравились ей, и все подруги говорили, что здорово похоже. Чего ж еще?

Да и в заработке он потеряет, если в слесари пойдет.

Они поссорились и жена ушла к маме. Через три дня вернулась, а через месяц, видя, что муж не сдается, назад в художники не собирается, ушла совсем.

Месяца два он крепко тосковал. Потом втянулся, в работу (цеховым механиком на заводе железобетонных изделий), смирился с одиночеством - и дни пошли за днями ровно и незаметно. Завод, правда, работал непрерывно, но именно поэтому часто бывали свободные дни, можно было работать на пленэре. То есть, по-русски говоря, на свежем воздухе.

Ведь живопись он так и не бросил. Не смог! Но теперь писал только для души.

Вскоре, неожиданно для себя, он нашел свою тему в искусстве.

Это было в конце января. Утро было ясное, не очень морозное.

Ветерок налетал только порывами, из прогалов между домами.

Руколапов брел со смены через новый микрорайон. Ему было хорошо и покойно.

Три часа он проторчал, скрючившись, под сломавшимся блоком гравиеподачи - и сейчас шагал с удовольствием, каждой мышцей и каждой жилочкой ощущая прелесть прямохождения.

Вдруг слева потянуло резким и сложным запахом.

Несло от мини-свалки, возникшей вокруг переполненного мусоросборника. "Сегодня же воскресенье, мусоровозки нет, вот и скопилось", - подумал Колька.

Пахло бесформенное пятно смерзшейся дряни гадостно.

Но выглядело - особенно на фоне посверкивающего, как толченое стекло, утоптанного снега, - очень даже...

Очень и очень живописно!

Какого цвета мусор? Скажите - бурого или серого?

Ну да, а небо голубое, море синее и осенние листья желтые. А на самом деле небо бывает порой и зеленым, и белым, а море - зеленым и лиловым, и темносерым. А осенние листья бывают и алыми, и малиновыми, и серыми, и лиловыми - но это уже другой серый и другой лиловый...

Все мы зрячие. Но видеть то, что перед глазами, умеют не все. Руколапов умел. И он увидел, что мусор прекрасен! В нем в самых смелых сочетаниях встречались чистые краски и полутона. В нем сталкивались праздничная, тропическая ярость апельсиновых корок и льдисто-мутная белесость полиэтиленовой пленки.

В нем зеленое стекло битых бутылок отбрасывало рефлексы на мыльно-розовые спины ломаных кукол. В нем возвышались на холмике опилок ошеломляюще сложные внутренности радиолы, в которых целые стаи сопротивленьиц и конденсаторов трепыхались в сетях из пестрых проводов...

Мусор был прекрасен - и Колька решил вернуться сюда с этюдником. Сразу после обеда. Но еда и тепло разморили его. Он проспал до сумерек, а в понедельник, хотя время у него было, писать оказалось не с чего: вывезли уже мусор. Но на краю микрорайона, где в кривых переулках толпились еще не снесенные избушки "самстроя", он наткнулся на сползающую по склону оврага, как глетчер, "дикую" помойку, над которой сиротливо торчал столбик с табличкой: "Мусор не бросать! Штраф 10 руб!" Эта, пожалуй, была даже интереснее: снег, сизо-желтые языки замерзших помоев, а на них - яркие пятна консервных банок, кости, овощи, огрызки пирогов...

Он стал бродить, по задворкам, по овражкам и пустырям. Он полюбил те, небывалые в их жизни, сочетания вещей и продуктов, в которые они вступают после своей смерти. Представьте игру объемов и теней, возникающую, скажем, при слиянии в один натюрморт оранжевого абажура с бахромой, обглоданной говяжьей берцовой кости, трех жестянок из-под дихлофоса и темно-синего эмалированного чайника!

Он не пренебрегал и скромными кучками золы, которую нерадивые хозяйки выкидывают на обочины, а то и на проезжую часть окраинных улочек - но главным... неисчерпаемым резервуаром моделей и тем стала для него, конечно же, городская свалка. Сторож свалки был убежден, что рисование - это так, для отвода глаз, на самом же деле механик с "бетонки" ищет на свалке запчасти. И пусть себе шарится, жалко, что ли? Все одно сгниет, соржавеет.

Годы шли ровно и незаметно. Только набив до отказа полотнами, акварелями и графическими листами еще один шкаф, Руколапов замечал, что прошло еще сколько-то лет.

Приглашение в "Ушинку" на юбилей выпуска его озадачило. Все же двадцать лет - не шутка. Он уже далеко не юноша, но... Но неужели уже двадцать?

В числе прочих аттракционов, воскрешающих идиллическую атмосферу начала восьмидесятых годов, была и выставка работ выпускников художественно-графического отделения. Правда, увидев последние работы Руколапова, организаторы празднования содрогнулись.