Михаил Емцев - Бог после шести

— Вот тебе! Вот! За Люську! За меня! — бормотала женщина, неуклюже пиная ком снега, в который мгновенно обратился Худо. К ней, злобно сопя, присоединился Кара. Он по-старчески суетливо топтал ногами художника.

Костя отбросил кружку в сторону, перелил кипяток из чайника в походный котелок и выплеснул дымящуюся жидкость на сражавшихся.

Вой и визг прокатились по тайге. Все отпрянули от Олега, охая, ругаясь, растирая обожженные места. А отпрянув, осознали себя и устыдились.

Пошел снег. Он падал лениво и медленно. Тишина в лесу стояла полная, окончательная. Путешественники стали собираться. Удивительно, но вспышка их ярости так же немедленно иссякла, как и возникла. Худо выбрался из сугроба, отряхнулся, ощупал себя и, прихрамывая, пошел к машине. Маримонда помогла остальным сложить нехитрый инвентарь и посуду в багажник. Кара забрался на переднее сиденье, вновь уткнулся в Библию. Не вышел он и тогда, когда они толкали машину к шоссе.

Молчали люди и молчала природа. Только снег шептал что-то успокаивающее и нежное. Но кто же из современных людей прислушивается к белому шепоту снега?

В машине Кара молча достал из-под сиденья бутылку коньяка и положил почин, хлебнув из горлышка. Огненный напиток пришелся кстати — все согрелись и подобрели. Худо выпил вместе со всеми. Разбитые пальцы его не дрожали, лицо было сурово, недоступно. Неожиданно Костя спросил:

— Все-таки интересно знать, где мы бросим якорь?

Вопрос этот остался без ответа, и Костя понял, что притворяшки покорились. Им было все равно, куда ехать, где останавливаться, что делать. Черный паук в короткой стычке лишил их остатков воли. Секта родилась: у нее был беспощадный кормчий и покорные слуги.

Рядом с Костей мучился Пуф. Лицо его дергалось, гримасничало. Костя толкнул приятеля в бок — чего, мол? — но Пуф только головой потряс и закрыл глаза рукой. Он был унижен, раздавлен своим поступком. За что он ударил Олега?

Костя мельком глянул на хмурый сонный профиль Маримонды, приютившейся на краю сиденья. Женщина плотно сжала губы в злую черточку.

Неожиданная мысль пришла в голову Косте.

Где напыщенная болтливость притворяшек? Странно, но именно сейчас они молчали. Казалось бы, самое время говорить и фантазировать, а на тебе — пропало вдохновение! Изменилась обстановка — и сомкнулись уста. Может быть, природа действовала? Они уходили все дальше на север, леса становились угрюмей, дали — величественней. Перед значительностью ландшафта самые глубокие мысли выглядят скромно. Или выговорились притворяшки и в момент наибольшей раскованности отказала им способность к импровизации? А может, тень Люськи, витавшая над ними, делала непристойным любое многоречие?

Удивлялся Костя, но молчал. Молчал, как и остальные потерявшие дар слова спутники. И как раз в это утро, будто повторяя ход Костиных мыслей, Кара хмуро сказал:

— Вот что. Хватит в молчанку играть. Поговорить придется. Встречают нас хорошо, рассчитываться надо. Не просто слоняемся по здешним местам, как какие-нибудь безбожные туристы, а цель высокую имеем. О ней и нужно сказать слово. Пусть соображают. Кому придется по душе наша затея, с нами двинется. А остальным принесем просвещение. Тоже полезно.

— Раньше надо было начинать, — буркнул Худо, — вон сколько мест проехали зря.

— Неправ, брат Олег, — ласково ответил Кара, — раньше места были неровные. Околостоличный народ — препустые людишки. Пена, а не человеки. Как нанесло их со всех сторон, так и унесет. Сейчас проезжаем основательных хозяев, у них сохранились традиции и вера. Но вера верой, а хочется чего-нибудь свеженького. Предлагаю использовать опыт наших соперников в духовной области и организовать агитбригаду. Пусть послушают люди о новых делах в этой области.

— Агитбригаду? — Костя почувствовал, как лицо у него вытягивается. — Агитировать? За что?

Кара пронзительно глянул на юношу. “Зырит, как сатана”, — робея, подумал Костя.

— Неужто до сих пор не понял? — фальшиво улыбнулся Кара. — За бога будем пропагандировать. За нашего бога.

— Бог един для всех, — вяло сказал Худо.

— Правильно. Но мы о новейшей вере расскажем, о самом последнем слове в этих делах. Людям всегда интересно, когда бога понимают по-новому.

Притворяшки оживились и ста пи с вниманием слушать своего наставника. Косте показалось, что в последнее время Кара подобрел и перенес внимание на другие цели. Реакция Олега тоже выглядела подозрительной. Он Бел себя так, будто ничего не случилось: ни драки, ни взаимных обвинений, ни угроз. Короче — и он ничего, и они ничего. Костя только пожал плечами.

Кара задумал осуществить нечто вроде религиозного ревю. На первом же привале были разработаны программа и роли, а в ближайшей захудалой деревушке состоялось и представление.

Остановились они на краю деревеньки, которая произвела на Костю очень невыгодное впечатление. Впервые за время путешествия он решил прогуляться и оглядеться. Старые, видавшие виды избы сидели глубоко в снегу. Встречавшиеся ему колхозницы были одеты однообразно: валенки, стеганка, ушанка. Похоже, данный колхоз не блистал особыми трудовыми успехами, кругом не разглядеть видимых признаков изобилия. Сколько Костя ни вглядывался и ни вслушивался, он не заметил во дворах холеных лошадей, тучных коров, откормленных свиней. Дома по обе стороны заснеженной улицы были молчаливы, неприютно темнели черными пятнами окон. Было много явно нежилых зданий — старые доски крест-накрест некрасиво перечеркивали фасады изб. Костя прошелся до конца улицы, на душе у него стало совсем муторно, он решил вернуться назад, в теплую избу бабки Ядвиги, к которой у Кары было особое рекомендательное письмо. Все же умел Кара выбирать постой! Такая глушь, да еще в глуши этой заповедно глухое место!

А вечером состоялось представление. Народ пришел на сборище невзрачный, тот же, что попадался Косте утром на улице. Невзрачный и в то же время очень хорошо ему знакомый, особенно за последние дни. Пришли бабки, пришла девочка лет тринадцати и малышок лет четырех… Пришли две молодки в черных ажурных платках поверх обычных шерстяных и, усевшись у входа, тотчас принялись лузгать семечки. Они были разочарованы: думали, что похороны, а оказалась лекция. Пришел непременный член подобных собраний дед в ушанке с отвисшим ухом на манер дворняги, за которой плохо ходили в щенячьем возрасте. Пришел еще один благообразный старик с постным лицом и холодным взглядом маленьких глаз. Рот у него, по мнению Кости, напоминал лезвие ножа, плотно сжатые губы точно боялись выронить золотое слово, прятавшееся в гортани. “Жадюга, должно быть, неимоверный”, — решил Костя. Хозяйка относилась к жадюге с особым почтением. Шептала что-то на ушко, поспешно и невпопад кивала, будто соглашаясь с еще не высказанными указаниями гостя. Были на представлении еще какие-то люди, но Костя устал их рассматривать, да и смотреть там, по правде, было не на кого. Всё девчонки, да бабки, да несмышленые малыши.