Михаил Емцев - Бог после шести

Маша выскользнула на улицу. Сугробы тянулись вдоль заборов. Посередине улочки пролегла узкая санная колея. “Как только Худо пробрался по этой дороге?” — удивилась она. Но эта мысль, машинально возникнув, тут же исчезла. Куда теперь? Домой? Или — на тот свет?

Маша пошла по улице, согнувшись от приступа щемящей физической боли. Болела вся кожа, болело сердце, голова, позвоночник.

Шла долго, не разбирая дороги, спотыкаясь. Вдруг замерла в удивлении: перед ней открылась площадь, освещенная яркими ртутными лампами. В голубом свете стыли высокие белые колонны, меж них толпился народ, раздавался смех. Роскошный Дом культуры оказался в этой деревеньке. Ни за что бы не подумала. Да и откуда знать: Кара норовил попасть подале от светлых мест, от общественности, от людского глаза. Темного человека всегда в тень тянет. Маша остановилась у афиши. На желтой фанере было жирно начертано гуашью: “Мексиканский фильм. Начало в 18, 20, 22 часа”. Тупо и долго смотрела на объявление, не понимая. Название или родина фильма? Если родина, то где название?

Только хотела отойти, но ее остановило недоумевающее восклицание:

— Мексиканский, а как звать, забыли написать! Догадайся, мол, сама.

— Торопились, должно.

С двух сторон возле нее стояли два парня и с интересом на нее поглядывали. Маша посмотрела на одного, с левой руки, потом на второго, справа, снова налево и смущенно тряхнула головой.

— Господи! — вырвалось у нее.

Это были близнецы. Два чистых юношеских лица смотрели с лукавинкой, рожденной привычным чувством торжества.

— Нам с Колей, — сказал один близнец, — ничего не стоит девушке голову закружить. Обступим, пусть крутится, гадает, кто ее окружает.

— Действительно. — Она снова тряхнула головой, с оттенком неодобрения. — Бывает же!

— Бывает, но редко, правда? А вы не нашенская, угадал?

— Чего ж тут гадать, — вступился второй близнец. — И одежа, и вид такой…

В его голосе послышалось плохо скрытое восхищение. Маша продолжала их внимательно рассматривать. Одевались они одинаково, видимо, для поддержания совершенного тождества. Серые смушковые шапки, короткополые пальто, валенки. В электрическом свете выглядели большими куклами с румяными улыбчатыми лицами. Запах теплого свежеиспеченного хлеба пробился в морозном воздухе. Маша почувствовала, что ком в ее горле оседает вниз, в пустой, нервно сжимающийся желудок.

— А если здешние, — воскликнула она с неожиданной непосредственностью, — так показали бы мне свою деревню.

Притворное возбуждение покоробило ее, но молодые люди не заметили фальши. Их, похоже, огорошило Машино предложение.

— А чего ее смотреть? — сказал один. — Ничего такого у нас особенного нет.

— Не может быть, — уверенно сказала она. — Вы, наверное, плохо знаете историю. Деревня старая, значит, тут что-то происходило, события всякие.

Лица близнецов затуманились, поскучнели.

— А может, лучше в кино? — неуверенно предложил один, обращаясь к брату.

— Вот гостеприимные хозяева! — воскликнула Маша.

Парни засмущались.

— Та не, мы што ж, пожалуйста, — нерешительно начал один.

— Да вы хоть представьтесь, имена свои скажите!

— Коля и Юра.

Близнецы оказались подарком. Судьба смилостивилась над Маримондой в этот жестокий день ее жизни. Они пошли в кино втроем, и, когда парни сняли шапки, обнаружив два коротко остриженных русых чубчика, Маша умилилась и растрогалась. От близнецов еще сильнее запахло свежим хлебом, молоком, каким-то детским запахом.

Они сидели в конце зала, через окошечко с ярким пыльным лучом доносился стрекот киноаппарата, и Маша все боялась, как бы милые близнецы не исчезли, не растворились в темноте. Она даже позволила себе придерживать ребят за грубую ткань рукавов. Она чувствовала себя очень взрослой и очень опытной и обращалась с новыми знакомыми нежно, иронично. Коля и Юра немного растерялись. Там, у доски объявлений, под порывами морозного ветра, они чувствовали себя уверенней, чем здесь, рядом с красивой и печальной женщиной. Она оказалась неожиданно шикарной городской дамой. Под грубым шерстяным платком обнаружилась сложная прическа нездешнего фасона, румянец слетел со щек, и девчонка на их глазах повзрослела, сразу установив дистанцию между собой и новыми знакомыми. Впрочем, сама она эту дистанцию легко нарушала: разговаривая, склонялась к плечу Коли и Юры. Они же напряженно вглядывались в экран, где красавица революционерка очень удачно и метко убивала врагов революции.

Когда фильм кончился, Маша почувствовала ужас. Сейчас уйдут кроткие и симпатичные ее спутники, и она останется наедине с тошнотворными воспоминаниями и Карой. И сколько еще ей придется провести времени в гулкой, страшной пустоте своей памяти, неизвестно. Слезы подступили к горлу, в груди снова возник давящий ком. Неужели же во всем мире нет людей, которые поняли бы ее и пожалели? Страшась грядущего одиночества, Мария рванулась, как в омут, игриво, истерично:

— Надеюсь, кавалеры не бросят старую одинокую женщину на съедение таежным волкам? Может, погуляем немного?

— Старую? Скажете тоже! — хмыкнул Юра, но по его растерянному голосу она поняла, что попала в точку.

Близнецы, видимо, считали ее старой и чужой. “А может быть, и противной”, — подумала она про себя. Ей стало совсем тоскливо, тревожно, она прикусила губу.

Парни смотрели на нее смущенно и внимательно.

— Я у вас в командировке, — соврала она, — мне интересно со здешним народом познакомиться.

— В командировке? У нас? — усомнился Коля. — А где ж остановились?

— А там, у Поливаной Евдокии. — Маша махнула рукой в случайном направлении, куда-то на край деревни.

— У Сумеречной вдовы? — ахнул Юра. — Так она ж… — Он запнулся под быстрым взглядом брата.

— Сумеречная? — вцепилась в слово Маша. — Это прозвище? Ах, как хорошо, как точно! Она такая и есть, вся в сумерках. Серая, сумеречная. Как славно и точно!

Они вышли из клуба и шагали по узкой снежной тропке вдоль темного забора, вслед за шумливой шеренгой кинозрителей. Близнецы конвоировали Маримонду, один впереди, другой позади, и к женщине вновь вернулось чувство покоя, идущее от этих парней.

— Ничего, она женщина хоть и невеселая, но аккуратная, только вот с этими водится, с сектантами, потому и таится, — рассудительно сказал Коля, — но работает хорошо и другим помогает.

Маша понемногу начинала различать братьев. Их внешнее сходство нарушалось разностью характеров. В голосе Коли чувствовалась степенность и порой не по возрасту солидность. Юра был подвижнее, веселей, игривей. Ему все казалось смешным, он то и дело фыркал, прикрывая ладошкой красивый пухлый рот.

Освещение кончилось, и они вышли на типичную деревенскую улицу. Темную, длинную, печальную. Только свет в избах делал ее живой.