Раймон Квено - На краю леса

- Гортензия, горячий пикон, - потребовал он.

Он глянул на странника своим единственным глазом.

- Ну, как дела, месье Бланди? - спросила кельнерша. Как всегда, ни шатко ни валко, старый увалень?

Странник понял, что вновь пришедший был глух. Кельнерша поставила на стойку пикон, а возле него - горячую воду и остановилась, вперив руки в бедра.

- Совсем не так плохо, Гортензия, - продолжил одноглазый старик. - Конечно, я как всегда мучаюсь ревматизмом. Но ха! Это еще ни о чем не говорит. Это ни о чем не говорит. Сегодня дождь, гм, гм! Черви выползают наружу.

Он снова посмотрел на странника.

- Погода не подходящая для прогулок, - сказал он. - Нет ничего приятного в такой погоде, не правда ли?

Хотя этот вопрос был направлен прямо ему, странник ничего не ответил.

- Грибы протухнут, - продолжил одноглазый, - и виноград уже не будет так хорош. Совсем не хорош. Шампиньоны протухнут, виноград обвалится, вот так.

- Ну и старый увалень, - улыбнувшись, сказала Гортензия.

Она подтянула резинку, которая резала ей бедро. Она по-прежнему стояла на месте. Странник доел свое яблоко.

-Кофе?

- Нет, спасибо.

- Тут невозможно спать, - сказал старик.

- Займись лучше своими делами, старый оборванец, - сказала Гортензия и, повернувшись к страннику, произнесла: Это мой дядя. Он себе на уме,

- Она так думает, - ответил одноглазый, который оказался совсем не глух. - Она так считает. Если бы у меня не было ревматизма, я был бы бодр, как юноша. Как настоящий юноша.

- Он что-то замышляет, - сказала Гортензия. - Несмотря на свой почтенный возраст, он все еще способен на шальные проделки. Кое-кто считает его колдуном. Он вправляет вывихи и гадает на огне. Он знает названия всех трав и знает, для чего их можно использовать. Раньше поговаривали, что он может беседовать с умершими.

- Россказни, - буркнул одноглазый.

- У него дома есть говорящая голова, которая рассказывает ему обо всем, что происходит в мире, - продолжила Гортензия, вытирая стол. Когда она это делала, ее мощная грудь уперлась в плечо мужчины, а ее колено коснулось его руки. Но ее никто не видел, только я однажды, когда была маленькой и испытывала перед этим языческий страх; были люди, которые утверждали, что это было радио, а не голова, но я заверяю вас, что когда я была маленькой, не было еще никакого радио - а я еще не старая, месье, мне двадцать лет; мне также говорили, что все это мне приснилось. Но я видела эту голову, да!

- Случайно, - сказал одноглазый.

- У него есть еще два ворона, которые шпионят за мной, они летают повсюду, садятся на подоконники, осматривают все вокруг, а потом рассказывают ему обо всем, что видели и слышали. Некоторые из местных молодых людей пытались их убить, но им это не удалось; напротив, юношей находили либо ранеными, либо вообще мертвыми.

- Совершенно верно, - произнес одноглазый.

Гортензия двинулась с места.

- Он единственный оставшийся в живых из всей моей семьи.

Странник раскурил трубку.

- Вы странствуете пешком? - спросил его старик. - Это гораздо более познавательно, чем на поезде или на автомобиле. Есть вещи, которых на большой скорости просто не заметишь.

-Да, это так.

- Вы будете ночевать здесь?

-Да.

- Тогда утром зайдите ко мне, и я покажу вам много интересных вещей. Вы же ученый и имеете дело как с числами, так и со статистикой.

- Откуда вы это знаете?

- Гортензия ведь сказала вам, что один из моих воронов видел, как вы пришли, а вы вполголоса про себя бормотали цифры. Странник улыбнулся.

- Итак, утром зайдите ко мне, - еще раз сказал старик и встал.

- Пикон я оставляю господину, - добавил он.

- Старый мошенник, - пробормотала Гортензия. - Он совершенно выжил из ума, совершенно. Но то, что я видела говорящую голову, когда была маленькой, правда.

Наступила тишина.

- Я отведу вас в вашу комнату, - сказала Гортензия.

Странник уже хотел было встать, чтобы последовать за ней, когда появился хозяин.

- Хорошо поужинали, месье Гюбернатис? А ты отправишься в постель, когда покончишь с посудой, - это Гортензии. - Так хорошо поужинали, месье Гюбернатис? В это время года ввиду незначительного, весьма незначительного количества посетителей возникают затруднения с поварами; трудность также в том, что сам я готовить не умею и без повара не могу приготовить ничего, кроме омлета. Так что у меня нет ни припасов, ни поваров. Короче, вы хорошо поужинали, месье Гюбернатис?

- Вполне достаточно. Я непривередлив в еде.

- Да-да, за этими словами скрывается упрек.

- Ни в коем случае. Я поужинал весьма неплохо.

- Удался ли этот небольшой омлет?

- Он великолепен.

- Гм.

Хозяин осмотрел странника сверху донизу.

- Если верить вашему удостоверению, вы мистер Гюбернатис?

- Да, это я. Вы в этом сомневаетесь?

- Ни в коем случае, ни в коем случае. Вы депутат?

-Да.

- Мой дом ждал вашего посещения, месье депутат. И... но... есть еще кое-что. Вы здесь никогда не были?

- Никогда.

- Вы в этом уверены?

- Конечно. Абсолютно уверен.

- Вы здесь никогда не были?

- Я же говорил вам, никогда.

- Даже во сне?

Гюбернатис задумался.

- Даже во сне, - ответил он.

Затем заметил:

- Странный допрос.

Толстощекий хозяин, озабоченно задававший вопросы, снова с огорчением посмотрел на него.

- Пожалуйста, извините, господин депутат, извините. Я склонен к некоторым преувеличениям. Это долгая история, которую я должен вам рассказать, долгая история.

Он устремил умоляющий взгляд на гостя, словно надеялся, что тот попросит его рассказать эту историю. Но тот, должно быть, устал от множества рассказанных в этот вечер автобиографических историй и скромно ответил:

- Каждому хочется рассказать свою историю.

Этот ответ, казалось, смутил хозяина; но его уже охватило лихорадочное возбуждение.

- Раз... - сказал он, - ...решите, господин депутат, разрешите рассказать историю, ни в коем случае не похожую на другие. Ни в коем случае. Во-первых, моя история отнюдь не чрезвычайна. А вовторых, она все же необычна.

В это мгновение дверь тихо и медленно приоткрылась, и Гюбернатис увидел собаку. Она несколько секунд покружилась, потом легко и решительно прыгнула на стул между хозяином таверны и странником и уселась там.

- Эта собака принадлежит вам? - спросил Амадей.

Хозяин посмотрел в направлении собаки, словно хотел удостовериться в ее присутствии.

- Да. Это Дино.

- Конечно, у него тоже есть история, - сказал Гюбернатис.

Он посмотрел на собаку, но та сделала вид, что ничего не слышала, закрыла глаза и зевнула; потом снова равнодушно посмотрела в сторону.

- Он храбрый маленький песик, - растерянно сказал хозяин. - Моя история, господин депутат...

- Вы расскажете ее потом.

- Она проста, она коротка, она ясна. Послушайте, господин депутат, меня зовут Рафаэль Деснуэттес. Мой отец был служащим отеля, мой дед был поваром, мой прадед даже написал книгу о приготовлении пищи. Итак, вы видите, какой аристократией нашего дела мы являемся. Я не буду говорить об этом, чтобы пощадить ваши чувства, господин депутат, я же знаю, что вы радикал-социалист. Хорошо, итак, я скажу вам, что профессия наша наследственная, мы занимаемся ею и ею живем. Я хотел стать моряком, господин депутат. Я действительно стал юнгой. Но когда мой отец умер, я почувствовал, что должен вернуться к фамильному делу, и сделал это в основном для того, чтобы скрасить дни своей старой матери и утешить ее она была горничной и уважала наши семейные традиции. Итак, сам я вернулся сюда примерно десять лет назад. Моя мать умерла два года спустя. Я остался сиротой. А теперь я перейду к своей собственной истории. Через пять лет после того, как я осел здесь - я обращаю ваше внимание на то, господин депутат, что это произошло пять лет назад, - однажды, как вы сегодня, сюда зашел странник, который, как и вы, путешествовал пешком. Это был довольно крупный мужчина, вероятно, даже атлет, с очень красивым лицом, господин депутат, а глаза глаза его ослепительно сияли. Он зашел на часок, чтобы выпить кружку пива. Я не могу вспомнить, что он мне рассказал, когда я присел рядом с ним, чтобы поговорить. Я ничего из этого не помню, - пожаловался он. - Затем минут через десять он ушел, и тогда я понял, что меня посетила... обезьяна.