Аркадий Львов - Седьмой этаж

- Ты прав, папа, я не подумал.

- Да, - кивнул отец, - и я очень рад, что ты понимаешь это. Но я не беспокоюсь, Гри, в школе тебе дадут знания упорядоченные, а не случайные, и таких алогизмов ты допускать не будешь. Как видишь, школа нужна всем.

Первого сентября Гри отправился в школу. Каштаны были еще зеленые, как в мае. На пятипалых листьях платана лежала серебристая сентябрьская пыль - тонкая и легкая, как пыльца с крыла капустницы.

Кроме Гри, в классе Было еще тринадцать мальчиков и девочек. Учительница Энна Андреевна nocтроила их парами и сказала, что осмотр школы они начнут с верхнего, седьмого этажа, чтобы не подыматься лишний раз на лифте.

На седьмом этаже было тихо, как в музее энтомологии. Три стены каждой комнаты были заняты электронными аппаратами. четвертая - огромным, от стены до стены, окном. Посреди комнаты стояла парта, за этой партой сидел мальчик. Во всех комнатах сидели мальчики, и только в одной, предпоследней, Гри увидел девочку. А последняя вообще пустовала. Энна Андреевна вдруг рассмеялась - он был очень странный, ее смех, в тишине загадочного седьмого этажа - и сказала, что здесь сидят непослушные дети, и последняя комната ждет не дождется какого-нибудь новичка. Но Энна Андреевна, конечно, уверена, что из ее класса в эту комнату никто не попадет.

- Так, дети? - весело произнесла учительница.

- Так, - ответили дети очень серьезно, очень тихо.

На шестом и пятом этажах были разные лаборатории, на четвертом и ниже - классные комнаты. Во дворе особняком стояли два одноэтажных дома - школьные мастерские и спортзал. Спортзал был, собственно, тремя залами - бассеймом, баскетбольной площадкой и отсеком легкой атлетики.

В бассейне Энна Андреевна разрешила искупаться тем, кто умеет плавать. Пятеро, оказалось, не умеют. Гри был очень удивлен, а учительница прижала этих пятерых к себе и очень бодрым голосом сказала, что это сущий пустяк - научиться плавать и через полгода они будут плавать так, что даже акула за ними не угонится.

- Так, дети? - опять спросила учительница весело, звонко.

И дети ответили очень серьезно, как в первый раз:

- Так.

Гри посадили рядом с девочкой. Девочку звали Илой. Гри пол-урока рассматривал ее, а она ни разу не глянула в его сторону и во время перерыва сказала, что разглядывать человека во все глаза неприлично и, кроме того, он, Гри, мешает ей этим своим разглядыванием.

- Но, - возразил Гри, - человек должен уметь сосредоточиться, и тогда ему никто не будет мешать. Ты не умеешь сосредоточиваться.

- А ты невоспитанный мальчик, - Ила только чуть-чуть, самую малость, повысила голос, - и я скажу учительнице, чтобы она пересадила меня.

На следующем уроке Энна Андреевна сделала Гри первое замечание. Она так и сказала:

- Гри, я делаю тебе первое замечание.

Да, подтвердил Гри, первое, и еще сообщил при этом, что он умеет считать до миллиона. Энна Андреевна очень внимательно и долго смотрела на него, а потом вдруг улыбнулась и сказала:

- Это очень хорошо, что ты умеешь считать до миллиона. Дети, кто-нибудь еще умеет считать до миллиона?

Над партами поднялись тринадцать рук. И тогда Энна Андреевна велела всем опустить руки, а Гри разрешила сесть на место.

Дома Гри нарисовал в альбоме тринадцать рук с глазами на ладонях и сверху написал: "Они умеют считать до миллиона". Потом он нарисовал еще бегемота, носорога и слона в террариуме, отгороженном рвом, и подписал снизу: "А вы умеете считать до миллиона?" И, подумав немного, добавил: "А на вас смотреть прилично?"

Вопрос был нелепый, и Гри знал, что вопрос этот нелепый, - ведь для того и существовали зоопарки, чтобы люди могли рассматривать зверей. Но почему, думал Гри, рассматривать зверей можно, а людей - нет? Люди рассматривают зверей, чтобы побольше о них узнать. А разве Илу он рассматривал не для того же? И, наконец, разве не для того у человека глаза, чтобы смотреть и видеть? И все-таки учительница встала на сторону Илы, и мама, наверное, тоже поддержала бы Илу. А папа?

- Папа, скажи, почему неприлично разглядывать человека?

- Условность, Гри, люди так договорились между собой. Но нужно ли это? - папа пожал плечами. - Я думаю, это прошлое, которое люди просто не успели еще пересмотреть.

Полгода, от сентября до марта, тянулись бесконечно долго. У Гри было странное ощущение, будто эти полгода впятеро больше вгей его прежней жизни. Каждый день на каждом уроке Энна Андреевна говорила: "А теперь, дети, пойдем дальше", но Гри почему-то не чувствовал этого движения вперед. Наоборот, очень часто у него возникала твердая уверенность, что они движутся вспять, что они возвращаются на исхоженные дороги и непонятно зачем петляют на этих дорогах. Это было вроде того, что если бы они сейчас, на уроках алгебры, вдруг затеяли палочки писать.

А Ила чуть не после каждого урока говорила своей подруге Лане:

- На этом уроке было очень интересно.

И Лана отвечала ей важно:

- Да, было очень интересно. Энна Андреевна знает все на свете.

А потом они говорили о глупых детях из прошлого, которые даже в пятом классе изучали еще арифметику, хотя арифметика - всего лишь частный случай алгебры.

Гри однажды не выдержал и сказал этим девчонкам, что еще ни одному человеку не удалось установить разницу между хвастовством и глупостью.

- А когда слушаешь вас, так и вовсе понимаешь, что этой разницы нет.

Девочки пожаловались учительнице. Энна Андреевна велела Гри извиниться. Встав у кафедры, Гри извинился, а вернувшись на место, вдруг сказал:

- Но ведь это им все равно не поможет.

Вечером у Гри был разговор с отцом, потому что накануне Энна Андреевна звонила отцу в институт. Папа сказал, что Гри огорчает его. Гри сидел в кресле напротив и, глядя отцу прямо в глаза, терпеливо ждал, когда же он перейдет к делу. Наконец папа вздохнул и сказал, что он, Гри, не совсем не прав, но люди живут в обществе, а коль скоро так, они должны подчиняться условностям, потому что без условностей нет общества.

- Значит, - спросил Гри, - я не имел права говорить этим девчонкам правду?

- Нет, Гри, ты не только можешь - ты должен говорить правду. Но при этом ты обязан уважать мнение другого человека, каким бы оно тебе ни казалось.

- А они, - Гри все так же смотрел отцу в глаза, - могут говорить что им вздумается, потому что люди, о которых они говорят плохо, уже мертвы и не могут ответить им?

- Нет, - улыбнулся отец, - они тоже не должны так говорить, но перед мертвыми не извиняются. А если извиняются, то просто потому, что находятся живые, которые присваивают себе право говорить от имени мертвых и представлять их волю.

- Хорошо, - сказал Гри, - я понял, папа.

- Да, - кивнул отец.

Ночью была гроза. Это была первая гроза в нынешнем марте. Сначала по крышам и стеклам лупил град, как будто тысячи чудовищ одновременно выплевывали миллионы своих зубов. Потом хлынул дождь, который был даже не дождь, а сплошной, как из необъятной, величиной с небо трубы, поток воды. Потом грохнул гром, сверкнула молния - и небо стало зеленым, того электрического зеленого цвета, какой бывает у искровых разрядов.