Журнал «Если» - «Если», 2004 № 02

Джулиан Серрато. Величайший, выдающийся преступный ум двадцать первого века. Вполне естественно, что его стремились схватить. Всеми силами. И хотели, чтобы это сделал я. У меня имелся план.

Девушка в справочном столе больницы была застенчивой и хорошенькой. Она смущенно отпустила глаза на регистрационный бланк. До чего же длинные ресницы… Я предъявил ей свой жетон.

— Агент Чайлд, — и, кивнув на своего напарника, добавил:

— Это агент Боннер.

Боннер, здоровенный, грубоватый и неловкий, резко бросил:

— Нам нужно видеть Ребекку Кортингтон.

— Сейчас вызову доктора, — пообещала девушка.

Ребекка Кортингтон, завернутая во все белое, неподвижно лежала на кровати. Светлые волосы тщательно причесаны. К руке пластырем приклеена игла, подсоединенная к трубке капельницы. Девушка была поразительно красива. И крепко спала. Доктор проверил показания приборов.

— Ее мозг, — начал Боннер, — как велико повреждение?

— Она не приходит в себя. Вот уже три года в таком состоянии.

— Четыре, — поправил Боннер. Доктор не стал спорить.

— Насколько сохранена память? — осведомился я.

— Трудно сказать. Считаю, что она почти все помнит. Повреждение локальное. Как уже сказано, она не приходит в себя, но…

Мы с Боннером переглянулись.

— Нам бы хотелось поговорить с глазу на глаз, — сказал я. Доктор закрыл за собой дверь.

— Ну, что ты думаешь? — вздохнул Боннер.

— Что нам следовало сделать это раньше.

На самом деле я думал о графике: три месяца, чтобы вырастить ей новое тело. Почти вдвое дольше, чтобы закрепить в том, что осталось от старого мозга, сознание необходимости развивать новый. И еще стоимость — довольно значительная, хотя не чрезмерная. Никакого сравнения с суммой, уже истраченной в ходе этого дела. Боннер пристально оглядел ее.

— Ты вообще встречал кого-то из них? После их возвращения к жизни?

— Однажды. Сенатора Сноу.

— Какой он?

— Как сон о самом себе, — пояснил я, — как полузабытое воспоминание… какие-то детали исчезли, какие-то спутались.

Боннер неловко заерзал. Я видел проступившую на его лице нерешительность. Ему явно не понравилась идея: Ребекка Кортингтон в любой своей ипостаси, живая, здоровая и на ногах. Что же, вполне понятно. Ведь он и поместил ее сюда после всего случившегося. Еще до того, как стал моим напарником. Еще до того, как я стал агентом.

Его голос скрипел, словно щебенка под колесами телеги.

— Я все думаю: представить только, из всех людей, которых можно вернуть назад, из всех людей, именно эта никчемная дурочка получит новую жизнь. Что же в ней такого особенного?

— Должно быть, в ней есть нечто особенное, — ответил я, — если Джулиан Серрато любит ее.

Они заново создали Ребекку Кортингтон. Создали еще более прелестной, чем прежде. Она сидела со сложенными на коленях руками в комнате для допросов и говорила:

— Я умерла. Вы меня скопировали. Зачем?

— Чтобы вы помогли найти Джулиана Серрато, — пояснил я.

— Найти? Но я не знаю, где он, — рассмеялась она. — Мало того, теперь я понятия не имею, как он выглядит. Он меняет свое лицо, голос, отпечатки пальцев. Вам это известно.

— Но вы с ним знакомы. С его манерами, повадками, интонациями, — возразил я. — Он не в состоянии измениться до конца. Вы вполне способны узнать его.

Ребекка откинулась на спинку кресла и уставилась в большое зеркало на стене.

— А где другой агент? Тот, что стрелял в меня?

Я живо представил, как ежится стоящий за зеркалом Боннер.

— Это неважно, — бросил я.

— Очень важно, — парировала она, смерив меня негодующим взглядом. — С чего это я должна вам помогать?

Я спокойно посмотрел ей в глаза.

— Ваша вторая жизнь обошлась недешево. Вы не в состоянии за нее заплатить, но мы простим долг, если Джулиан Серрато окажется за решеткой.

— Вторая жизнь, — хмыкнула она, проводя пальцами по груди.

Последовало долгое молчание. Потом она заговорила снова, бесстрастно и размеренно.

— Сегодня утром я впервые очнулась. Грудь у меня оказалась большой и загорелой. И никаких веснушек.

Она пригвоздила меня к месту потрясающе красивыми глазами.

— В ближайшие недели вы можете оказаться без груди, большой и загорелой. Джулиан Серрато убьет вас, лишь бы вы замолчали.

— Ни за что, — снова рассмеялась Кортингтон. — Вы об этом позаботились. Сделали меня мечтой, его мечтой, призом! Он не убьет меня. Но попытается похитить.

Я свел брови.

— Вы не допускаете, что он на такое способен, — добавила она. — А я уверена в обратном.

Позже мы с Боннером сидели в затемненной комнате наблюдения, не спуская с нее глаз.

— Мне это не нравится, — пробурчал Боннер. — Слишком уж она умна. И наверняка что-то знает и скрывает от нас.

— Кому интересно, что там она знает? — отмахнулся я. — Или думает, что знает. Главное — ее согласие на сотрудничество. Теперь мы прижмем Серрато.

Мы заполнили ее внутренности нашими приборами — приборами для контроля, слежения, убийства. Мы поместили в нее смерть.

Джулиан Серрато, разумеется, это пронюхает. Но не все ли равно? Плевать на то, что он пронюхает. Полагайся он на собственные знания, не приблизился бы и на тысячу миль к нашей новой Ребекке Кортингтон.

Но он не полагается на собственные знания. Только на собственные ощущения.

Он вполне мог бы украсть ее у нас. И оказаться в ловушке. В безвыходном положении. Он не способен ни бросить, ни уничтожить ее. Потому что любит. Но и разрядить тоже не в состоянии, нашу миленькую идеальную бомбу замедленного действия. Пусть сколько угодно тешит себя мыслью, что такое возможно.

Мы вылетели в Атланту, в клинику выдающегося доктора Феликса Мартиндейла. Нас провели в его личный кабинет и оставили ждать. Боннер с пренебрежением рассматривал висевшие на стенах дипломы в рамках. Мартиндейл вошел и прикрыл за собой дверь.

— Чем могу? — осведомился он.

— Вы нужны правительству, — объявил я.

Боннер показал ему снимок Ребекки Кортингтон.

— Вполне возможно, что к вам привезут эту женщину, — продолжал я. — В нее имплантирована стандартная матрица правительственных приборов. Вас попросят их удалить.

— Но почему меня? — удивился Мартиндейл.

— Существует не так много врачей, способных произвести подобную операцию. Вы один из них, — ответил Боннер.

— Кроме того, у вас определенная репутация. Вы уже проделывали нечто в этом роде, — пояснил я.

Мартиндейл попытался было отрицать очевидное, но ему не дали договорить.

— Послушайте, — оборвал Боннер, — это неважно.