Гарри Гаррисон - 50 х 50

Говорят, что труднее всего даются первые пятьдесят лет, а дальше жизнь становится гораздо легче. Мне предстоит узнать, так ли это на самом деле.

Осенью 1950 года я продал журналу «Иные миры» свой первый научно-фантастический рассказ «Проникший в скалы». С тех пор и по настоящий момент я ни разу не оглядывался назад. Мне было более чем достаточно смотреть вперед. У меня имелась карьера, которую требовалось сделать, и много-много идей, нуждавшихся в литературном воплощении. Эти пятьдесят лет оказались очень насыщенными. За это время я издал сорок четыре романа, а сорок пятый сейчас находится в производстве. Мои книги переводились на тридцать три языка.

Наступило новое столетие, новое тысячелетие — 2000 год. И пришла пора окинуть взглядом прошлое, начиная с тех лет, когда я только начал писать НФ, понять, что же все-таки сформировало мою жизнь и мою работу.

Как и все писатели моего поколения, я занимался всем на свете, кроме академического обучения писательскому ремеслу. Сначала военная служба, а затем странные занятия, например оператор гидравлического пресса, художник-иллюстратор, художественный редактор, редактор, издатель. Но я был одним из представителей второго поколения писателей-фантастов — поколения, возникшего после Второй мировой войны. Еще продолжали трудиться старики, являвшиеся создателями и созданиями потока журнальной халтуры и сумевшие сохранить свое место и продолжать работу после того, как эта фантастическая халтура начала видоизменяться в то, что сделалось современной научной фантастикой. Послевоенные авторы, к числу которых принадлежу и я, выросли, читая эту макулатуру; она была неотъемлемой частью их жизней. Тот мир ушел и никогда не вернется. Но это был дружественный мир, в котором было тепло жить.

Мы, будущие писатели, читали все, что попадало к нам в руки: книги, учебники, библиотечные книги и даже свежевыпущенные сборники комиксов. Но главным образом мы читали низкопробные журналы. До появления телевидения именно они являлись тем местом, где концентрировалось развлекательное искусство, наилучшим образом подходившее для молодежи, выросшей в годы Великой депрессии. Дети, родившиеся в период Депрессии, не знали лучшего времени. Как и дети пребывающих на стадии каменного века индейцев тропических джунглей, мы знали только один наш, немного жалкий обедневший мир. Это было время бедности и серости; и лишь журнальное чтиво ярко светилось во мгле той социальной ночи: многообещающие пестрые обложки, оглавления, в которых зачастую тоже подразумевалось нечто очень заманчивое. На этих неразрезанных страницах находились и ракетные корабли, и инопланетные пришельцы, и девушки, и приключения, и многое-многое другое. Купив за никель [1] Никель — монета в пять центов (амер.). уже прочитанный кем-то журнал, вы могли попасть прямиком в рай.

Несомненно, «Доктор Сэвидж» был великолепен, и такими же были и «Оператор № 5», и «G-8 и Его воздушные асы», и «Тень». Но ничто из этого не могло сравниться с «Удивительными историями» — до тех пор, пока на первый план не вырвалась «Поразительная научная фантастика». До начала Второй мировой войны мы, читатели, писали письма в научно-фантастические журналы и друг другу. Затем мы начали встречаться, создавать клубы и даже провели одну или две конференции любителей научной фантастики.

Как раз в это время в наши дела вмешалась война, и мы все оказались призванными в армию. Мы провели в ней положенное время, по большей части уцелели и возвратились к гражданской жизни — и к научной фантастике.

Армия подготовила меня к встрече с миром взрослых людей в качестве инструктора-артиллериста и инженера по аналоговым компьютерам. Благодаря закону о джи-ай, [2] Джи-ай — (GI, сокр. от government issue — казенное имущество) — прозвище американских солдат, особенно времен Второй мировой войны. мне удалось после войны продолжить свое образование. В дневное время я посещал Хантер-колледж, где под руководством талантливого художника Джона Бломшилда обучался станковой живописи. По вечерам я при помощи не менее одаренного мастера Берна Хогарта овладевал тайнами юмористической иллюстрации. С таким багажом я начал свою карьеру иллюстратора, художника по комиксам, художественного редактора, редактора и издателя. Я уверен, что годы, которые я посвятил изобразительному искусству, оказали глубокое влияние на мое писательское творчество.

Вначале я не делал между этими двумя занятиями никакого резкого разграничения. Я писал и продавал мои писания — в то же самое время, когда рисовал. Вообще-то первым проданным мною литературным произведением была статья в «Райтерз дайджест» под названием «Как писать тексты для комиксов». Текстовки, которые я иллюстрировал, были настолько плохими, что я разработал несложную инструкцию, следуя которой удавалось очень заметно улучшить конечный продукт. После этого я написал и продал много статей и рассказов, занимаясь ими параллельно с моей иллюстраторской работой.

Для меня это оказалось, похоже, простым шагом вперед. Поскольку я занимался прикладным искусством, мне всегда говорили, что именно я должен рисовать, какую использовать технику, каким должен быть размер работы, ставили многие другие ограничения — и я самым естественным образом применил ограничения прикладной графики к коммерческой беллетристике. Правила, по которым строятся произведения в жанре «вестерн», изучить очень просто: вскоре у меня появились и шесть дымящихся пистолетов, и дико взбрыкивающие лошади. Я сумел добиться настоящего признания и выйти на очень хорошо оплачиваемый рынок, следуя нескольким очень строгим правилам. (Вовсе не обязательно каждый рассказ должен завершаться хеппи-эндом, но моральный урок преподать необходимо.) Рассказы о приключениях, в которых участвуют мужчины, гораздо короче, и их намного легче писать: все начинается с кульминации, затем нужно перепрыгнуть к: «Как я угодил в эту переделку?», а далее следуют объяснение и развязка.

Я написал немыслимое количество таких рассказов, поскольку после того, как принцип уляжется в мозгу, их создание не требует никакого труда. Они всегда поначалу вырывались на первые позиции рынка, попадая, скажем, в «Аргози», который платил до 500 долларов, если идея была по-настоящему хорошей. Но важнее были мелкие рынки, никчемные мелкие журнальчики, платившие долларов по 75. Да, приходилось немного потерпеть, пока предложенный приключенческий рассказ совершит путешествие по редакциям, но в итоге мне удавалось продать все, что я писал. Хотя некоторые из редакторов отличались, мягко говоря, некоторой эксцентричностью. Я помню, как поразился тому, насколько помятой оказалась одна возвращенная мне рукопись. Когда же я перевернул ее, то обнаружил, что каждый листок украшает большой грязный отпечаток ботинка. Редактор аккуратно разложил мой рассказ по полу, а потом прошелся по нему, старательно наступая на каждый листок. Критика может принимать множество обличий.