Юлия Латынина - Вейская империя (Том 1-5)

После представления Киссур подошел к кукольнику.

- Сдается мне, - сказал он, усмехаясь, - что в провинции ты играешь пьесу с совсем другим концом.

- Друг мой, - вздохнул кукольник, - как же я могу говорить одно и то же в деревнях и на столичном рынке, если публика разная? Это же ведь не я сочиняю - это публика сочиняет, а я смотрю, как они расположены сочинять, и дергаю за веревочки. Я бы, конечно, мог играть по-старому, но ведь это уже не будет пьесой, потому что ее никто не будет смотреть. А если ее никто не будет смотреть, то мне и платить никто не будет.

- Да, - вздохнул Киссур, - это ты прав, потому что если тебе не платят, то вряд ли ты хороший поэт.

Киссур и Алдон пошли прочь меж ларьков и палаток: визг, толкотня. Киссур заметил новую моду: носить на поясе кошель там, где раньше носили печать или меч. Некоторые молодцы щеголяли с кинжалами, но носили их так, словно это женский кокошник.

- А тебе, Алдон, понравилось? - спросил Киссур.

- Чего я не выношу в вейцах, - сказал старый варвар, - так это то, что они всегда норовят облить противника грязью. Какой же Арфарра-советник негодяй, если он - противник твоего отца? Противники негодяями не бывают, негодяями бывают только люди подлого состояния.

- Да, - промолвил Киссур. - А Арфарра-советник жив. Я его видел.

Алдон от удивления засунул палец в рот. Что Арфарра жив, это возможно, слухи такие были. Но как это он жив, если сын Марбода его видел?

- Я был ранен, - продолжал Киссур, - и он меня спас. А потом его из-за меня арестовали, и теперь он в столице. Ты не мог бы узнать, где?

Алдон помолчал и сказал осторожно:

- Кстати, первый министр очень хочет тебя отыскать. Не знаю, однако, зачем ты ему нужен.

Киссур усмехнулся и ответил:

- Ему не я нужен, а моя голова. С чего бы это? Не знаю.

На следующий день Алдон и Киссур встретились, как было договорено, на седьмой линии. Киссур сразу увидел, что дело плохо, потому что Алдон жмурил глаза и косил ими вбок.

- Я узнал, - сказал Алдон, - это что-то нехорошее дело. Говорят, привезли какого-то человека, и Шаваш в Харайне чуть не сломал голову, пытаясь его заполучить, но все кончилось ужасной сварой, а в столице его перехватили люди Мнадеса. Поэтому, во-первых, если он жив, то сидит не в городской тюрьме, а в дворцовой, и тут я ничем помочь не могу. Ты знаешь, я честный человек, и держусь, как подобает, в стороне и от чистой клики господина Нана, и от грязной клики господина Мнадеса. Но мне сказали, что поднимать вопрос об этом человеке значит услужить господину Мнадесу, а я ни за что на свете бы не хотел, чтобы первому министру донесли, что я услужил господину Мнадесу.

Алдон помолчал и добавил осторожно:

- Ты знаешь, Киссур, я тебе помог против того первого министра, и против пяти богов и семи бесов согласен помочь. Но я бы не хотел становиться поперек дороги господину Нану.

Господину Мнадесу, главному управителю дворца, было пятьдесят восемь лет. Это был человек скорее упитанный, нежели толстый, с необыкновенно доброжелательными серыми глазами, большой охотник до кошек, мангуст, молоденьких девиц и государственной казны.

Любя давать советы и будучи человеком простосердечным, господин Мнадес охотно делился с близкими людьми секретом своего возвышения.

- Я закончил лицей Белого Бужвы еще при государе Неевике, и тут же меня послали с продовольственной помощью в провинцию. Нас было четверо, чиновников, посланных с этим заданием. Мы договорились и завладели, я думаю, не меньше чем половиною отпущенного этим бездельникам.

Один мой товарищ стал на эти деньги кутить и нанимать певичек; другой оформил незаконный дом, а после перепугался и раздал оставшееся нищим и монахам. Третий все эти деньги сберег и внес их, как пай, в несколько более или менее незаконных предприятий. Что же до меня, то я предпочел раздать их частью местным чиновникам, частью же послать в столицу. Когда недостача раскрылась, моих товарищей арестовали, и больше ничего замечательного о них не стоит говорить. Меня же подозрение почти не коснулось, и, будучи всюду известен как человек благородный и благодарный, я вскоре переехал в столицу.

Собеседник господина Мнадеса обычно кивал, выслушав назидательную историю, и в следующий раз являлся с подарком втрое более роскошным, и редко бывал разочарован в просьбе.

Господин Мнадес полагал, что Нан ему обязан карьерой, и это было совершенной истиной. Господин Мнадес знал, что без малого два года назад государь предлагал Нану вообще упразднить должность Мнадеса, и что Нан почтительно воспротивился. Господин Мнадес тогда даже растрогался...

Действительно, и Мнадес, и дворцовые чиновники остались на местах. Но как-то вдруг приемная Мнадеса стала пустеть, каналы управления потекли через шлюзы иных должностей. Нан никого не увольнял: Нан учредил Государственный Совет, ввел новые должности: через них-то и стало управляться государство. А дворцовые назначения вдруг оказались, как пустая скорлупка рака-отшельника, как молоточек, не задевающий струну, как прощальный блеск падающего на землю кленового листа. О, мимолетность мира!

И хотя бы этот негодяй искоренял дворцовые должности! Нет - он предложил Мнадесу их продавать, и Мнадес, как болван, попался в ловушку! В короткое время казна получила от этой продажи сорок миллионов единорогов (должности покупали жадные до признания новобогачи с короткими пальцами и жадными сердцами), а сами должности вдруг превратились в пустые титулы! Казна оказалась в выигрыше, новые богачи, вдруг признанные Залой Ста Полей, оказались в выигрыше, а он, Мнадес, совсем пропал!

Безо всякого труда Нан нарушил основной принцип управления государством, согласно которому одна и та же вещь должна быть и запрещена, и предписана, - запрещена дворцовым чиновником и разрешена государственным: ведь когда одна и та же вещь и запрещена, и предписана, тогда единственным законом становится воля государя.

Но и этого было мало.

Все хорошее народ приписывал Нану, все дурное Мнадесу, а "красные циновки", у которых в мире тоже два начала, бог и дьявол, изъяснялись и вовсе срамно. Нижний Город был завален памфлетами о дворцовых нахлебниках. Особым успехом пользовался памфлет под названием "сто ваз", часть которого мы помещаем в приложении. У господина Мнадеса была дивная коллекция ламасских ваз. Памфлет "сто ваз" состоял из ста рассказов, а каждый рассказ - из двух частей. В первой части ваза описывала свое тонкое горлышко, нежные бока и тяжелые бедра, украшенные всеми восемью видами драгоценных камней, а во второй части объясняла, каким именно способом стяжал ее господин Мнадес, и каждый способ был занимателен, но непристоен. Конца у памфлета не было. Автор обещал опубликовать конец после государева дня. Полиция плохо арестовывала этот памфлет, потому что автором его был министр полиции Андарз.