Юлия Латынина - Вейская империя (Том 1-5)

Шаваш плюнул ему в лицо. Киссур побагровел, оборотился к Сушеному Финику и сказал:

- Ты был прав, Ханадар Сушеный Финик, дело с привидением было нечистое, и я, кажется, понимаю, куда делась старуха, укравшая серебряное запястье.

Киссур оглянулся и увидел, что вокруг уже собралась огромная толпа, и что напротив - дом господина Шамии, близкого друга Арфарры. По приказу Киссура его дружинники сделали проход в толпе и поволокли Шаваша в дом напротив. Киссуру не любил откладывать судебные разбирательства на долгий срок, и едва за ними закрылись ворота в сад, как один из дружинников вытянул Шаваша плеткой так, что тот упал на капустную грядку, из которой с осени торчали кочерыжки, и закрыл голову руками.

Другой дружинник распорол сумку Шаваша, и оттуда выпал мясной пирог и маленькая сафьяновая книжечка. Дружинник поднял пирог и положил за пазуху, а книжечку спихнул в канавку. Идари оттолкнула дружинника и подняла книжечку, но Шаваш в это время лежал глазами вниз и не видел, что книжечку подняли.

Стоял ясный весенний день: солнце катилось в небесах, как желтая тыква, просыпающиеся деревья стояли как бы в зеленой дымке, и за канавкой начиналось небольшое поле, сплошь в белых цветущих крокусах. Сбоку стояла большая разрушенная теплица: стекла из нее выбили еще во время бунта, а потом стекло подорожало, а господин Шамия обеднел. Теперь редкие растения с далекого юга торчали в кадках, как засохшие веники, выжило лишь несколько пальм и агав, да у какой-то лианы с толстыми воздушными корнями набухли почки.

Шаваша привязали к стойке теплицы. Вокруг сели двадцать человек, имевших должность ближайших друзей Киссура. Остальных Киссур прогнал.

Киссур надел на руку плетку со свинцовыми коготками, подошел к Шавашу и сказал:

- Поистине сами боги отдали тебя мне, для торжества справедливости! А ну-ка выкладывай, что тебе понадобилось в моем городе?

У Шаваша на теле все волоски поднялись от ужаса, он открыл рот и хрюкнул, как капустный лист, который раздавили сапогом. Дружинники заржали. А Идари усмехнулась и сказала Киссуру:

- Тебе нет нужды спрашивать о произошедшем у Шаваша, я сама все расскажу. Ведь это такой человек, что даже под пыткой не может не лукавить.

После этого Идари стала рассказывать все, о чем говорил ей Шаваш.

Пока она рассказывала, Киссур сидел на камнях садовой горки, и ковырял кончиком меча между камней. Случилось так, что он нажал сильнее, чем следовало, и кончик сломался. Идари кончила рассказ и спросила, может ли Киссур сказать, что он не убивал ее отца?

- Похоже, - ответил Киссур, - что все было так, как говорит этот бес.

Идари вздохнула и сказала:

- Ты сам видишь, что я не могу оставаться с тобой, и все вокруг скажут, что такая жена не принесет тебе удачи.

Киссур помолчал и приказал:

- Развяжите его и дайте ему меч.

Шаваша развязали и дали ему меч.

Киссур оглядел его.

- Я хочу сыграть с тобой в игру, в которую нынче играют по всей ойкумене, и тот, кто победит в этой игре, заберет эту женщину и сделает с ней то, что она пожелает.

Киссур вытащил свой меч, но Шаваш усмехнулся и бросил оружие на траву.

- Подними меч, - сказал Киссур, - или ты пожалеешь о своей трусости.

Шаваш поглядел на лежащий меч. Еще два года назад он увидел бы просто старинную железку; а теперь он увидел, что это хороший меч инисской работы, длиной в два с половиной локтя и с лезвием, чуть изогнутым и утяжеленным книзу. Клинок так и сверкал синевой от капель росы, посыпавшихся на него, и из этих капель вставали маленькие радуги. Несколько капель скатилось в желобок для стока крови. Шаваш был, конечно, далеко не тот завитой и надушенный чиновник, которого Киссур видел полтора года назад, но, признаться, он всегда владел языком лучше, чем оружием, и когда ему приходилось казнить людей собственноручно, он ужасно боялся, что не сможет перерубить шею с одного удара, и он не любил меча, которым дерутся лицом к лицу, а предпочитал лук, которым стреляют из засады.

- Я не слыхал, - сказал Шаваш, - чтобы из поединков с тобой кто-то выходил живым, и ты наверняка изрубишь меня, кусочек за кусочком.

Киссур усмехнулся и возразил:

- Я предлагаю тебе честный поединок, и немногие на моем месте были бы столь великодушны.

- Твое великодушие, - ответил Шаваш, - нарисовано на дырявом холсте, и ты сам знаешь это. Наши шансы никак не равны. Если ты убьешь меня, этим дело и кончится, а если я убью тебя, то твои дружинники изрубят меня, как репку, и никто не выпустит меня из городских стен.

- Что же ты предлагаешь? - спросил Киссур.

- Почему бы нам не выехать из города в какую-нибудь лощину? - спросил Шаваш. - Мы могли бы взять с собой женщину и двух-трех друзей, которые поклялись бы, что не тронут победителя. А иначе какая разница, как это будет называться, поединок или казнь?

Друзья Киссура задумались, и Сушеный Финик сказал:

- Он правильно говорит. Моя песня о поединке будет гораздо красивей, если вместо этой поломанной теплицы вы будете сражаться под соснами в лощине. Никто еще на написал хорошей песни о поединке, в котором сражались на капустной грядке.

Тогда Киссур опять приставил Шавашу к горлу меч и сказал:

- Дело обстоит в точности так, как ты говоришь, - и все-таки тебе придется поступить по-моему, ибо иначе ты будешь умирать долго и плохо, и трижды пожалеешь о своей трусости.

- Будь по-твоему, - сказал Шаваш.

Люди стали чертить боевой круг, а Идари повернулась к Сушеному Финику и спросила:

- А согласен ли ты, Ханадар Сушеный Финик, занять в поединке место этого чиновника, при условии, что ты получишь то же, что получит победитель?

Сушеный Финик побледнел и ответил:

- Это было бы хорошим приключением, но слова твои слишком туманны.

Идари ударила его концом косы по щеке, засмеялась и сказала:

- Я могла бы обмануть тебя, но скажу честно, что в этом поединке победитель не получит ничего.

Тем временем дружинники утоптали место между теплицей и грядками, начертили боевой круг и зарезали белую курицу. Позади круга они воткнули белое знамя Киссура, со знаками, приносящими счастье.

Киссур и Шаваш подошли к курице и окунули кончики мечей в кровь, чтобы железо проснулось. После этого Киссур предложил Шавашу выбирать сторону круга, и Шаваш стал так, чтобы солнце не било ему в глаза.

- Будут ли в этом поединке участвовать двое или трое? - спросил Сушеный Финик Киссура.

- Трое, - ответил Киссур.

- А кто же третий? - спросил Сушеный Финик.

- Смерть, - ответил Киссур.

Это были установленные обычаем слова.

Люди отошли от троих противников на положенное расстояние. Киссур положил руку на рукоять меча, а Шаваш сунул руку за пазуху, выхватил оттуда револьвер, сделанный яшмовым араваном, и выстрелил раз и другой. Киссур изумился и схватился за плечо.