Журнал «Если» - «Если», 2011 № 08

Когда я открыла глаза, было тепло, мягко, старо, шершаво, чуждо, деревянно, но очень, очень живо. Словно я действительно находилась в Гнезде, только не в своем, может быть, даже заболевшем, но еще гостеприимном. Я знала, что ткань, на которой я лежала, была живой, росла в поле, пила воду, что она была пропитана разными химическими составами: что ткань, которой я была накрыта, тоже когда-то была жива, росла, болела, имела носителя и тоже была пропитана незнакомыми смесями знакомых веществ. Под моей головой находилось то, что напоминало по настроению ткань, которой я была накрыта, но, в отличие от нее, оно познало смерть носителя, еще не покинув его. Смерть ощущалась как Ночка. Я резко мотнула головой, сбрасывая то, что было под ней. На пол упал какой-то белый мешок.

— Не любишь подушки? — спросил кто-то, чье присутствие ощущалось шершавым и теплым, похожим на ткань, которой я была накрыта. Рядом сидела женщина в белом халате. Она подняла мешок и показала мне его. — В космосе таких нет?

— Она мертвая, — ответила я, пытаясь одновременно передать информацию о мешке, но информация словно вязла в чем-то, не проникая внутрь женщины. Женщина не была сверхчувствительной, как я. Она спросила, не болит ли у меня что-нибудь, пощупала руки, ноги, заглянула в глаза.

— Ну хорошо, — женщина улыбнулась. — Я сейчас приглашу к тебе профессора Чудова. Если тебя что-то будет беспокоить, позвони в колокольчик и позови меня.

Она дала мне медный колокольчик и вышла. Колокольчик был очень старый и помнил разные руки. Для меня эта информация была лишней. Я отложила его и снова сосредоточилась на своей постели. Потом перешла на кровать — деревянную, старую. Не углубляясь в ее историю, прочувствовала предметы в комнате, затем пол, стены. Почувствовав трубы, насторожилась, но тут же успокоилась — трубы были мертвыми, в них не ощущалось ни грамма неометалла.

Зато за стенами и трубами била жизнь, такая громкая, яркая, вкусная, разная, что сердце мое подпрыгнуло от радости. Комнату и кровать можно потерпеть, но недолго и всего лишь в обмен на обещание этой струящейся искристой жизни снаружи дома…

— Здравствуй, Ветер, — вошел мужчина с бородой, которого я уже видела в момент прибытия. За ним, очень тихо ступая, следовал Рыжий. — Мы с Рыжим будем помогать тебе привыкать к твоей новой жизни. В этом доме только мы имеем представление о твоей работе и привычках, поэтому мы очень тебя просим, пока ты не освоилась, не покидай этот дом и сад, держись в границах из металла.

Я мысленно пробежала по комнате и саду и нашла границу. Комната была частью дома, в котором насчитывалось еще шесть комнат. На пороге дома тоже лежал металл. Мне туда было пока нельзя, но внутри я почувствовала кого-то, похожего на меня, как были похожи на меня мои Гнезда. Через пару дней я узнала, что это называется «родной». Рыжий тоже был родной, но он не боялся меня, как другие родные. Он по-прежнему вызывал ощущение пузырьков, срывающих крышку бутылки.

Дни были заполнены безопасностью, покоем и кипящей, пузырящейся жизнью. Я быстро училась. Сначала меня отучали от заботы Гнезд. Жевать и глотать еду было смешно и одновременно очень скучно. Потом приучили спать по ночам, восемь часов без перерыва. Пока было лето, я спала в саду. Потом, когда я уже ела, одевалась и жила, как все люди, ко мне пришли мама с папой, и я узнала, что Рыжий — мой брат-близнец. У нас одинаковые носы, лбы, глаза, только мою молекулярную структуру изменили космос, станция и неометалл, поэтому кожа Рыжего была цвета топленого молока, моя — стальная. Волосы Рыжего были оранжевые, как апельсин, а мои — ярко-красные и неестественно блестящие. Говорили, что я одарена сверхчувствительностью с пеленок, поэтому еще в детстве меня забрали для работы на космической станции. Рыжий не одарен, но он очень гордился сестрой-космонавтом и тоже решил посвятить жизнь космосу. Только он учится на Восстановителя и собирается защищать диплом по теме: «Возвращение космонавтов и адаптация их к нормальной человеческой жизни в условиях семьи», профессор Чудов ему помогает. Все говорили, что я учусь очень быстро и уже весной смогу держать экзамен на статус «Восстановленного в правах». Конечно, мне подарили много кварца, это были и кулоны на цепочке, и диадемы, и отдельные камушки, но я их редко носила. Кварц усиливал мою чувствительность, а на Соцветье чувств и так было в избытке.

Иногда мне снились черные искры и переплетения труб, зеленая жижа и теплые Гнезда, черные глаза и пухлые щеки Ночки, но никогда не снились друзья. Ни разу за несколько месяцев мне не приснился Дождь. А я очень по нему тосковала. Однако я не могла ему позвонить, как мне звонил Рыжий, — здесь не было «связных», а пользоваться телефоном-плоскарем и галакт-нетом мне будет позволено лишь после сдачи экзамена.

Когда за окном заметно пожелтели деревья и профессор запретил мне спать в гамаке, потому что похолодало, с неба чаще начала капать вода. Помню, мы пили чай, я сидела рядом с мамой, вдруг застучало по стеклам, и все закричали: «Дождь! Дождь!». Я выскочила из-за стола, опрокинув чашку, побежала в сад, но там было пусто. Вода лилась и лилась с неба, промочила насквозь мои волосы и одежду. У пожухлых розовых кустов стоял стол, в нем в большой миске лежал недочищенный мамой шиповник, он тоже плавал в этой воде. Мое единственное воспоминание о детстве нашло меня, но мне было все равно. Я не хотела эту воду, пролетевшую над планетой и щедро делившуюся со мной информацией, я хотела домой, в черное небо. Мне был нужен другой Дождь…

Рыжий догнал меня и укрыл плащом. Все спрашивали, почему я выбежала. Рыжий рассказал им про Дождя, и все тут же замолчали.

— Какие странные имена, — сказала мама. — Дождь, Облако, Ночка. Почему вас так называют, почему Ветер, а не Вика?

— Это традиция, — ответил ей профессор Чудов, который жил в доме, чтобы наблюдать за моей адаптацией и помогать Рыжему с дипломом. — В космосе люди почему-то больше всего скучают по явлениям природы: по шуму листвы, дождю, ветру. Космических детей так и называют, чаще всего по последнему воспоминанию ребенка.

— Но я не помню ветер, я помню дождь в нашем саду, — я сбросила плащ, от моих волос поднимались клубы пара, как над чайником.

— А в твоем случае тебя назвали по созвучию с настоящей фамилией.

— Может, поэтому она влюбилась в мальчика по имени Дождь, что запомнила дождь? — спросила мама. А потом посмотрела на меня с опаской. — От тебя пар валит. Ты заболела?

— Она приводит свое тело в порядок, их этому учат, — объяснил ей профессор. — Сейчас высушится, затем поднимет температуру тела и сожжет вирусы, если подхватила. Потом начнет восстанавливать силы: сначала будет пить много воды, затем есть много кислых фруктов и зеленых овощей, не пугайтесь, просто дайте ей все, о чем она попросит. В космосе в экстремальной обстановке ей требовался особый доктор, но дома, в безопасности и покое, она справится сама. Привыкайте. Ваша дочка никогда не заболеет всерьез, все, о чем вам надо думать, — это ее душевное спокойствие и обучение законам нормальной человеческой жизни на Соцветии.