Журнал «Если» - «Если», 2001 № 09

Теперь Джеймсон понял, что отличает женщину или мужчину от робота. Ни один человек не позволил бы по своей воле отнять у него то, что составляло его сущность.

— Я не стану ничего менять, — вздохнул Джеймсон. — Пожалуйста, закрой панели.

Робот оперся рукой о пол, чтобы сохранить равновесие, и повернувшись, уставился на Джеймсона рубиновыми глазами. Панели в спине сомкнулись.

Они долго сидели и разговаривали.

Утром они вместе отвезли снимки в «Сотбиз», главная контора которого располагалась у подножия созданных человеком гор. Там были окна, поэтому Джеймсон понял, что эта часть здания — самая старая. Окна выходили на густой темный лес, растущий прямо между строениями. Служащие «Сотбиз» очень спешили. Аукцион предполагалось провести, как только фотографии будут сканированы в каталоги. Если Джеймсон сохранит хотя бы один снимок Роуз, ему не хватит денег заплатить «Барроуз Крайеджиникс» и информационным службам. Пришлось расстаться со всеми.

Потом они с роботом отправились в лес. Там было прохладно, пахло хвоей и землей. Вокруг звенели птичьи трели. Свет с трудом проникал сквозь зеленый полог листвы. Здесь гуляли и другие люди. Джеймсон последовал за одной парочкой в художественную галерею. Оказалось, что здесь их десятки. По словам робота, этот богемный район предназначался для галерей такого рода, ютившихся на первых этажах зданий: арендная плата здесь была дешевле.

В одной галерее толпился народ. Здесь тоже выставлялись фотографии на продажу. Все принадлежали эпохе Джеймсона. На них были изображены люди с физическими недостатками. У двоих по лицам расползлись родимые пятна. У какого-то мужчины не было пальца. Много лысых.

— Вы коллекционер? — поинтересовалась подошедшая женщина.

— Был когда-то, — кивнул Джеймсон.

Женщина позволила ему побродить среди стендов. Джеймсон понимал, что надеяться глупо, и все же шарил глазами по снимкам, ожидая и боясь увидеть лица знакомых. Та самая молодая парочка шепталась и пересмеивалась.

— Взгляни на нее, — фыркнула девушка, тыча пальцем в карточку. Джеймсон, стоявший сзади, присмотрелся к фотографии. Ничего особенного: компания из четырех женщин, стоявших перед автомобилем. Одна явно простужена. Нос красный, и в руке платок. Однако все весело улыбаются.

— Какая гадость! — скривилась девица.

— Вы не понимаете, — вмешался Джеймсон. Молодые люди уставились на него, и Джеймсон смущенно вспыхнул. В конце концов, какое у него право поучать посторонних? Правда, им повезло никогда не узнать, что такое простуда или шрамы. Он уже хотел отойти, когда девушка с любопытством выпалила:

— Вы это о чем?

Джеймсон помялся, но все же объяснил.

— Видите ли, эта женщина очень храбрая. Чувствует себя плохо и все же старается поддержать веселье. Поверьте, это не так-то легко, когда болит голова или не дышит нос.

Девушка снова обернулась к фотографии, потом взяла парня за руку и потянула за собой. Оба не произнесли ни слова. Не посмотрели на него. Джеймсон шагнул поближе к карточке, гадая, кем были эти женщины, как прожили жизнь. На табличке внизу были напечатаны их имена и дано краткое описание болезни. В изложении здешних обитателей простуда казалась почти смертельной хворью. Зато Джеймсон понял, что дело не только в мужестве женщины. Снимок так и светился любовью. Все изображенные на фото знали, что подруга может их заразить, знали и не боялись. Хотели, чтобы она была с ними. Были готовы рискнуть.

Джеймсон оглядел идеально сложенных, безупречно прекрасных посетителей и поморщился.

— Помоги мне выйти, — сказал он роботу. Тот взял его под руку, отвел на скамейку в зарослях, и оба уселись.

— Я выкуплю все, до единой, — пообещал Джеймсон.

— То есть? — переспросил робот.

— Стану работать, накоплю денег и верну все снимки Роуз.

Робот промолчал.

— Можешь отследить сделки? — допытывался Джеймсон. Робот на мгновение замер.

— Теперь у тебя есть деньги. Продажа вот-вот начнется.

— Купи программы, которые понадобятся, чтобы отследить передачу снимков новым владельцам. Запомни их имена.

Рубиновые глаза робота сверкнули.

Было уже темно, когда они вышли из леса. Джеймсон никак не мог понять, что видит в небе: то ли звезды, то ли овалы, в которых находились другие люди и роботы.

Он еще долго сидел у себя в комнате, единственном доме, который знал в этой жизни, тесном и холодном.

— Ты должен поспать, — заметил робот, и Джеймсон уснул.

И не видел снов.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Горюн плотно притворил за собой дверь:

— Вы слышали, научным руководителем нашей экспедиции назначен Станислав Васильевич Мешков?

— А почему у вас такой встревоженный вид? — спросил Мигунов.

— Вы ничего не знаете?

— Читал, разумеется, его работы. А вообще-то я здесь новый человек.

— Ничего, теперь узнаете, — мрачно сказал Горюн.

— У него что — тяжелый характер? — поинтересовался Мигунов.

— Нет, что вы… Станислав Васильевич милейший человек.

— Так в чем же дело? — удивился Мигунов.

— Как вам сказать… Говорят, однажды он был с женой в театре. Спектакль закончился, а на улице ливень. Он оставил жену в вестибюле, а сам отправился искать такси. Нашел, сел в машину и уехал домой — про жену-то и забыл… Входит в квартиру — естественно, жены нет. Через час она возвращается вся промокшая. А он удивляется: где ты ходишь в такую погоду?..

Мигунов не сдержал улыбки.

— Слушайте дальше. Выходит он как-то с заседания Астрономического Совета. Идет в гардероб, с трудом натягивает на себя дамскую меховую шубу и преспокойно удаляется. А свою шубу оставляет на вешалке… Очевидцы утверждают, что по дороге он бормотал: мол, никак не могу сегодня застегнуть шубу — не сходится… Поразительная рассеянность.

— Ну и что? — сказал Мигунов. — Я всегда считал, что рассеянность ученого — это высшая степень сосредоточенности. Человек умеет полностью отключаться от всего постороннего.

— Это хорошо у себя в кабинете, а не в экспедиции, — проворчал Горюн.

— Не понимаю все-таки, что вас так волнует? Ведь Мешков в конце концов научный руководитель, а не администратор. И не завхоз. Так что его рассеянность…

— М-да… — протянул Горюн. — У него, знаете ли, дома как раз над кроватью висит старинная картина в тяжеленной раме. Так один гвоздь из стены выпал — картину перекосило, вот-вот окончательно свалится. Такая упадет — насмерть пришибет. А он говорит: ничего, пусть висит. Свалится — не беда, я рассчитал траекторию ее падения: картина пролетит мимо кровати.