Джон Криси - Искатель. 1991. Выпуск №2

— Да говори толком, что случилось?!

— То и случилось, что случилось… Вадим влип в историю. И Лешку моего втянул, — всхлипнула сестра. — Оба под следствием сидят. Судить будут…

Слезы полились рекой.

Шулейко рванулся на стоянку такси, придерживая на плече легкую дорожную сумку.

В машине сестра, прикладывая платочек к глазам, выговаривала брату:

— Тебе давно надо было жениться… Светы нет, тут ничего не поделаешь… Живые о живых должны думать. — Парню семнадцатый год, а ты по морям все болтаешься.

— Хватит об этом!

— Нет, ты должен что-нибудь сделать! — настаивала сестра. — Лешку они все равно отпустят, он несовершеннолетний. А вот Вадим… Вспомни, два года назад он упал с мопеда. У мальчика была черепно-мозговая травма.

— Да какая там травма?! Шишку набил…

— Нет, травма! Самая настоящая травма: Она теперь сказывается на его психике. Мальчик рассеян, плохо спит, вспыльчив Ты должен сходить к судебному все ему объяснить…

Шулейко хранил угрюмое молчание.

— Ну, пойми!. — умоляюще воскликнула сестра — Мальчику на следующий год в институт… — Перестань называть его мальчиком!..

— Хорошо. Подумай сам: куда он сможет поступить с судимостью? Хочешь, чтобы он попал в ПТУ?

— Сначала он пойдет в армию.

— Ты хочешь, чтобы его услали в Афганистан?! — ужаснулась сестра.

— Куда бы его ни послали, он должен стать человеком, — отрезал Алексей Сергеевич.

Судебно-медицинский эксперт, ровесник Шулейко, усталый, с мешками под глазами, нервно поигрывал блестящим никелированным молоточком.

— Я не обнаружил никаких следов черепно-мозговой травмы. Возможно, был ушиб. Но он никак не сказывается на психическом здоровье вашего сына, — втолковывал врач Алексею Сергеевичу. — Вадим Шулейко совершенно вменяем… Скажу вам честно: мне глубоко противна его выходка. Старый заслуженный скульптор подарил городу свои работы. В кои-то веки у нас придумали что-то оригинальное — Ретро-сад… Я дважды ходил туда с женой… Замечательно! Духовой оркестр играет старинные вальсы, фокстроты. Кинозал повторного фильма… Парусник-ресторан, в меню — старинные блюда… И вдруг такое хулиганство! Даже не хулиганство, а настоящий вандализм!

— Я согласен с вами, Леонид Леонидович… — тяжело вздохнул Шулейко. — Но вы не хуже меня знаете, что у каждого общественного, как и у антиобщественного явления, есть свои глубинные корни… Вы «Покаяние» смотрели?

— Нет. Еще не успел.

— Жаль. Прекрасный фильм. Может быть, вам после него стали бы яснее мотивы поведения Вадима?

— Какие там, к черту, мотивы! — вспылил эксперт. — Там один мотив — рок! Рок-музыка. Вадим и его компания — самые настоящие рокоманы. Наслушались, обалдели и пошли крушить… Хорошо еще, вместо людей им попались статуи… Я скажу вам, как врач… Впрочем, вы и сами биолог… Уж вы-то меня должны понять. Этот «кайф», который ловит молодежь от тяжелого рока, связан с образованием в крови эндофинов — морфиноподобных веществ удовольствия. Таким образом, рок оказывает не только психологическое, но и биохимическое воздействие на человека. Как алкоголь, как героин… С юридической точки зрения неважно, отчего эти парни пришли в раж — от стакана водки, укола иглой или от рок-балдения. Важны последствия этого экстатического состояния. Вы любите рок?

— Нет. Для меня рок — это не музыка. Музыка, как любой вид искусства, призвана возвышать, облагораживать, очищать. Машинные же ритмы рока отупляют, низводят до уровня роботов… Нет, нет… Это не музыка.

— Странно, что вы не сумели втолковать все это своему сыну!

— Тут нет ничего странного! Уверен, что и Вадиму, и его друзьям «тяжелый металл» чего-чего, а уж эстетического удовольствия не доставляет. Просто они бравируют тем, что слушают иную музыку, чем мы, носят иную одежду, чем мы, и даже говорить стараются не так, как мы…

— За что же это мы так провинились перед ними?

— Думаю, что каждое старшее поколение виновно перед теми, кого оно вводит в этот весьма несовершенный мир, а степень его несовершенства возрастает век от века, теперь же, наверное, и год от года…

— По вашей логике, восемнадцатый век во сто раз совершеннее нашего времени?!

— Я не связываю совершенство века лишь со скоростью удовлетворения наших потребностей. Степень несовершенства мира растет вместе с прогрессом орудий смерти, оружия массового уничтожения. Для вас, врача, как и для меня, биолога, это должно быть очевидным.

— Ну что ж… Допустим.

— Так вот, молодежь и не может нам простить того, что мы вызвали ее к жизни в такой мир, где эта жизнь в любой день, в любой час может прерваться… И это чувство тревоги, несовершенства, обиды, естественно, переносится на нас — старших, которые, как им кажется, придумали этот мир и управляют им совершенно по-идиотски. Им невдомек, что мы сами его получили в наследство таким. А раз ничего не успели в нем исправить, перестроить, то мы и виноваты. Но ведь мы действительно перед ними виноваты! Подумайте: их наследство, которое они получат от нас, куда тяжелее того, что мы приняли от отцов, — бинарные газы, «звездные войны», СПИД, наркотики, Чернобыль…

— Простите меня, но вы рассуждаете, как пятнадцатилетний подросток.

— Совершенно верно! Я привел вам аргументы своего сына. Три года назад он швырнул камень в лобовое стекло грузовика, за которым торчал портрет Сталина… Знаете, из старых «Огоньков» вырезают и наклеивают на стеклах. Почему-то это модно среди чистильщиков обуви и грузовых шоферов… Так вот у нас был серьезный разговор с сыном. Я понял, что все положительные деяния Сталина растворились для молодежи в понятии «массовые репрессии». Чем дальше от 37-го, тем труднее все это понять и объяснить… Вадим мне сказал: папа, пока не наказаны те, кто творил беззакония, не может быть и речи о социальной справедливости в нашей стране!

— Но швырянием камней в стекла грузовика и приемами карате социальную справедливость не установишь!..

— Я согласен. А вот для пятнадцатилетних мир — без полутонов.

— Что они знают о тонах и полутонах?! — вскричал Леонид Леонидович. — Когда мне было пятнадцать лет, у меня были арестованы отец и мама — по «делу врачей». Я же не пошел бить стекла и крушить монументы?!

— А зря. Я бы пошел, — тихо сказал Шулейко.

— Ну, в таком случае нам говорить не о чем. И сын ваш — яблоко от яблони.

Шулейко постучал в дверь с табличкой «Следователь» и, не дожидаясь разрешения войти, переступил порог. За канцелярским столом писала что-то молодая женщина в милицейской тужурке. Красивые пышные волосы падали на лейтенантские погончики.

— Можно? — робко осведомился Шулейко.

— Давайте вашу повестку, потребовала женщина, не поднимая головы.