Джон Бранер - «Если», 1992 № 03

— Знаю, — ухмыльнулся Пэдуэй. — Надо принадлежать к благородному семейству Амалингов. Вот я и тороплюсь отсюда выбраться. Ты ведь хочешь спасти мое дело и вернуть свои займы, правда?

— Но каким чудом я пронесу то, что тебе требуется? Стражники следят очень внимательно.

— Серу принеси в коробочке на дне корзины с едой. Если они откроют ее, скажи, что это лекарство, прописанное доктором. Кстати, договорись заранее с Веккосом. А веревку… Придумал! Ступай к моему портному и купи такой же зеленый плащ, как у меня. Пусть вставит ее в подол. В лагере положишь свой плащ рядом с моим, и мы поменяемся.

— Мартинус, это чистое безумие! Меня наверняка схватят, и что тогда будет с моей семьей? Нет, лучше послушай моего совета. Я не могу рисковать невинными людьми. Когда надо прийти с веревкой и всем прочим?

Ранним солнечным утром Пэдуэй сидел на аврелианской стене и усиленно делал вид, что любуется гробницей Гадриана у реки. Специально приставленный стражник, некий Эйюльф, заглядывал ему через плечо. Мартин ценил интерес Эйюльфа, но его страшно раздражала длинная борода гота. Трудно подобрать верный оттенок краски, если по спине елозит что-то колючее и жесткое.

— Вот, — объяснил Пэдуэй на ломаном готском. — Я вытягиваю кисть вперед и как бы сквозь нее смотрю на изображаемый предмет, большим пальцем отмечая на кисти его кажущуюся длину и высоту. Таким образом я соблюдаю правильные пропорции.

— Понятно, — сказал Эйюльф на отвратительной латыни: оба решили поупражняться в языках. — Однако если ты хочешь нарисовать очень маленькую картину — как она называется?.. Тогда замеры на кисти окажутся слишком большими, верно?

Эйюльф был вовсе не глуп для лагерного охранника.

На самом деле внимание Пэдуэя занимала отнюдь не гробница. Он исподтишка наблюдал за стражей и своим скудным имуществом. Все узники делали это — по понятным причинам. Но у Мартина был особый интерес. Он с нетерпением ждал, когда сработает его адская машинка, то есть когда свеча, спрятанная в корзине для еды, догорит до слоя серы. И время от времени украдкой бросал взгляды на покрытый лилиями пруд у реки.

Эйюльфу между тем надоело следить за изобразительным процессом. Он отошел в сторону, присел на стульчик, достал свой излюбленный инструмент, похожий на флейту, и начал выдавливать из него тихие жалобные звуки. Получалось очень похоже на тоскливый вой заблудившегося в бочке призрака. От подобной музыки у Пэдуэя неизменно ползли по спине мурашки, но он слишком ценил доброе отношение стражника, чтобы позволить себе протестовать.

Мартин работал и работал, а проклятая адская машинка все никак не подавала признаков жизни. Должно быть, свеча погасла — иначе она давно бы уже догорела. Или сера не зажглась. Скоро позовут на завтрак. Уйти со стены? Нельзя. Сказать, что не голоден? Подозрительно…

Жалобные звуки прекратились, и Эйюльф участливо спросил:

— Что с твоим ухом, Мартинус? Ты все время его трешь.

— Чешется, — ответил Пэдуэй. Не скажешь ведь, что теребить ухо — признак наивысшего душевного напряжения… Он упорно продолжал писать картину. Что ж, по крайней мере один результат неудавшаяся попытка к бегству даст наверняка: получится самое мерзкое изображение гробницы Гадриана, когда-либо вышедшее из-под руки художника-любителя.

По мере того как Пэдуэй терял надежду, нервы его успокаивались. Сера не зажглась. Ладно, завтра надо повторить…

Внизу, в лагере, кашлянул узник. Затем второй. Потом начали кашлять все. Донеслись обрывки разговоров: «Что за черт…», «Наверное, дубильни…», «Не может быть, они милях в двух…», «Чтоб мне провалиться, пахнет серой…», «Неужто дьявол решил нанести нам визит…»

В лагере поднялась суматоха, стали сбегаться охранники. Кто-то обнаружил источник удушливого запаха и ударил по корзине ногой. Тут же все вокруг покрылось желтой кашей, по которой танцевали голубоватые языки пламени; в воздух поднялись клубы синего дыма. Стража на стене, включая Эйюльфа, побежала к лестнице и торопливо спустилась вниз.

Пэдуэй спланировал все так тщательно, что мог действовать, почти не задумываясь. На маленькой жаровне стояли два горшочка растопленного воска, уже затонированного. Мартин окунул руки в обжигающе горячую жидкость и обмазал лицо и бороду темно-зеленым месивом, а на мгновенно застывшую маску нанес три большие окружности желтым воском из другого горшочка.

Затем прогулочным шагом подошел к краю стены, присел на корточки, чтобы скрыться от взглядов тех, кто был в лагере, вытащил из подола плаща веревку и накинул ее петлей на выступ стены. Убедившись, что солдаты у реки ничего не видят, Пэдуэй спустился, медленно перебирая руками, и сдернул веревку.

Солнечный луч сверкнул на запястье, и Мартин в сердцах выругался. Часы неминуемо испортятся от долгого пребывания в воде; надо было отдать их Томасусу. Он вытащил камень в основании стены, завернул часы в носовой платок, запихнул их в отверстие и положил камень на место. Чистое безумие — тратить драгоценные секунды. Но характер не переделаешь…

Пэдуэй сбежал по склону к пруду, медленно сел в темную воду, как человек, забирающийся в чересчур горячую ванну, и осторожно растянулся на спине среди желтых лилий так, что только глаза и нос были выше воды. Теперь оставалось надеяться лишь на зеленый плащ и экзотический камуфляж.

Долго ждать не пришлось. Послышались крики, свистки, топот тяжелых солдатских башмаков по периметру стены.

— Вот дьявольское отродье! Будто испарился!..

— Он где-то прячется! Ищите, ищите! Пускайте конницу!

Пэдуэй лежал не шевелясь, пока стражники осматривали основание стены и тыкали мечами в кусты, где и мыши было не укрыться. Он лежал не шевелясь, пока маленькая рыбка со сводящей с ума настойчивостью исследовала его левое ухо. Он лежал не шевелясь, пока конный гот не проскакал через пруд буквально на расстоянии вытянутой руки. Он лежал не шевелясь весь долгий день, пока звуки поисков и погони постепенно не стихли.

Невитта, сын Гуммунда, был понятно изумлен, когда из темных зарослей рядом с поместьем неожиданно возник человек и окликнул его по имени. Германн, как всегда ехавший следом, обнажил меч, однако таинственный незнакомец, назвавший себя Пэдуэем, объяснил:

— Я пришел сюда несколько часов назад, хотел одолжить лошадь. Твои люди сказали, что ты на совете, но к ночи должен вернуться. С тех пор жду.

Мартин коротко поведал о своем пленении и бегстве.

Гот взревел:

— Ха! Ха! Значит ты весь день провалялся в пруду прямо под носом у стражи, ха-ха-ха, раскрасив физиономию, как распроклятый цветок?! Ха! Ха! Ничего смешнее в жизни не слышал! — Невитта спешился. — Проходи в дом и расскажи поподробнее… Э, да ты и в самом деле похож на лягушку, старина! — Потом добавил, уже серьезно: — Хотелось бы верить тебе, Мартинус. Ты хороший парень, даром что чужеземец. Но откуда мне знать, что Лиудерис неправ? В тебе действительно есть что-то странное. Говорят, ты способен предвидеть будущее, но скрываешь это. И от машин твоих попахивает колдовством…