Андрей Лазарчук - Раз в тысячу лет

— Последнее? — переспросил Вовочка. — Как это — последнее? За что?!!

— Зафиксируйте: последними словами гражданина Беззубкина были слова: «Как последнее» и «За что», — сказал капитан-майор вынырнувшему из-под его локтя плюгавенькому солдату с блокнотом. — Упускаете шанс, Беззубкин, — усмехаясь непонятно чему, сказал он Вовочке. — Как знать, Владимир Иванович, может быть, от вас сейчас судьбы мира зависели? А? Ладно, — сказал он как бы сам себе, — подождем немного, авось, что и придумается… Даю вам минуту на размышления.

Это была, наверное, самая длинная минута Вовочкиной жизни. Густой непробиваемый туман, обволакивающий все извилины, не давал пробиться ни единой мысли — Вовочка только и мог, что переводить глаза с одного автоматного зрачка на другой, потом на третий, и обратно. "Азизов, Алиев, Аванесян, — думал он. — Почему они все на "А"? Это неспроста…"

— Минута прошла, — сказал капитан-майор, пряча в карман часы. — Итак, ваше последнее слово?

В глазах у Вовочки померкло, и он только и смог, упав на колени, простонать:

— Братцы! Отпустите, Христа ради!…

— Это все? — разочарованно спросил капитан-майор. — Это-то нам как раз очень просто сделать. Идите, Владимир Иванович. Но только в дом. Выходить вам пока нельзя. Когда придет время, вам все объяснят. Идите.

Вовочка не двинулся с места, а капитан-майор повернулся и пошел прочь какой-то совсем не офицерской походкой, устало волоча ноги, и Вовочка слышал, как он бормочет: «Говно народ. Раз в тысячу лет, может, выпадает такое… Раньше вон душу за это продавали, а теперь — отпустите да отпустите…»

Не помня себя, Вовочка вплыл в подъезд. Сил не было никаких и ни на что, даже на то, чтобы добраться до квартиры, и он сел на ступеньку и сидел долго, обняв толстенный железный прут перил и уставившись взглядом на щербину в кафельном полу — выпавшая плитка была как пустое место между Зубами. Беззубкин, подумал он. Судьбы мира, говорит, были в твоих руках. Шанс, мол, упустил… До него стало доходить — медленно, но стало. Ах, черт! Вовочка вскинулся, чтобы бежать обратно и искать этого странного капитана-майора, но вспомнил пустые зрачки автоматов и остался сидеть. Второй раз он мог не отделаться так легко.

Внизу бухнула дверь подвала, и поднялись наверх две девушки странного вида — затянутые в черное трико и в белых шляпах на головах.

— О! Джентльмен! — сказала одна. — Джентльмен, пойдемте с нами!

— Куда? — осторожно спросил Вовочка. Шпионки, мелькнуло в голове. Их-то и караулят под дверью…

— Вам будет интересно, — сказала вторая. — Играет музыка, и все танцуют. Вы танцуете?

— Не знаю, — сказал Вовочка. — Смотря что.

— Блэкаут, например, — сказала одна.

— Можно и рэдаут, — сказала вторая.

— Но там нет люстры, — возразила первая.

— Идемте? — спросила вторая.

— Иду, — сказал Вовочка.

Кряхтя, он поднялся на ноги и двинулся следом за девушками. И тут же чуть опять не упал: их черные, с высоким воротником трико, имели солидных размеров выреза в форме сердца, и не где-нибудь, а на ягодицах. На правой ягодице у одной был нарисован приоткрытый рот, а у другой — подмигивающий глаз.

Весь в поту, не зная, куда смотреть и что думать, судорожно хватаясь за надежные перила, Вовочка добрался до четвертого этажа. Не стучась, девушки вошли в квартиру. Вовочка помялся на пороге и вошел следом. На него тут же обрушилась мягкая какофония звуков: сумрачная музыка, голоса, механическое гудение. Его провожатые задержались перед зеркалом, поправляя что-то в своей внешности, подрисовывая какие-то подробности — и тут Вовочка неожиданно для себя громко сглотнул. Девушки обернулись к нему.

— Вы девственник? — удивленно спросила одна.

— Нет, — хрипло сказал Вовочка, пытаясь взять себя в руки.

— Из какого вы года? — чуть нахмурясь, спросила вторая.

— Что? — не понял Вовочка.

— Вы впервые на Треке? — догадалась первая. — И, наверное, из двадцатого века, да?

— На каком Треке? — спросил Вовочка. — Объясните мне, что происходит?

— Ой, — сказала вторая, — вам так все объяснят, так объяснят!

Обе засмеялись и, подталкивая друг дружку плечиками, вошли в комнату. И тут же из комнаты в прихожую просунулся кто-то очень бородатый.

— А-а! — радостно сказал бородатый. — Ну, заходите. Новенький?

— Новенькой, новенький, — наперебой из-за его спины заговорили девушки, — еще ничего не знает, двадцатый век, серость…

— Так тем же интереснее, — сказал бородатый. — Ну, входите же!

Комната была большая, в два окна, и находилось в ней человек тридцать: стоя; сидя на различных предметах мебели, на подоконниках, на полу; лежа на полу; находясь в замысловатых позах, когда невозможно сказать, стоит человек, сидит или лежит. Посредине комнаты выламывалось замысловатой формы что-то черное, и хотя черное это ни на что не было похоже, Вовочке показалось вдруг, что это голая негритянка, танцующая между кострами ритуальный возбуждающий танец. Черное это издавало звуки, и все движения в комнате совершались только в такт этим звукам. Девушки, приведшие Вовочку, прошли, пританцовывая, между сидящими и лежащими, встали по обе стороны этого черного и затанцевали так, как Вовочка никогда не видел и даже представить не мог, что такое возможно. Потом ритм сменился, девушки громко, сказали: «Хо!» — и тут стало происходить странное: в такт музыке их трико стало менять цвет, а местами становиться прозрачным, как бы исчезать — окошечко открывалось то тут, то там, и никак нельзя было догадаться, где оно откроется в следующий момент…

— Пойдемте, — бородач подергал Вовочку за руку. — Это сразу нельзя, опасно.

— Что? — не понял Вовочка. — Что опасно?

— Эйфорофоника, — непонятно объяснил бородатый. — Сразу все нельзя. Надо постепенно начинать, а то перегорите. Или будете, как вон те, — он не показал на троих молодых людей, сидящих неподвижно вокруг белого, на вид очень тяжелого шара. Руки их, положенные на шар, светились розовым, будто бы на просвет.

— Наши оргаголики, прямо из лечебницы — и на Трек. Не помогает лечение… — бородатый засмеялся. Они вошли в смежную комнату. Там было внезапно тихо, будто все звуки остались за дверью — незакрытой дверью.

— А лечение… от чего? — осторожно спросил Вовочка.

— От оргаголизма, — сказал бородатый. — Им там пытаются вмонтировать отвращение к наслаждению. Страшное дело. Уже не человек после этого. Но и так — тоже не человек.

— А… вы?… — осторожно продолжал расспросы Вовочка.

— Мы меру знаем, — сказал бородатый. — Садитесь вот.

Он пододвинул Вовочке мягкий стул. Вовочка сел. Бородатый сел напротив него на край стола, обхватил колено руками.

— Устали? — спросил он.

— Да, — сказал Вовочка. — А откуда вы знаете?