Андрей Лазарчук - Сад огней

- Предтечами - это интересно, - сказал Лепешев. - Эрни, старик, а не Стыдно нам будет вот так - сматывать удочки?

- Мне уже стыдно, - сказал Вебер. - Еще как стыдно. А что?

- Да как тебе сказать... Есть одна мысль.

- Выкладывай.

- Подожди, дай додумать... С твоей точки зрения, много ли дал бы территориальный контакт?

- Много. Думаю, много больше, чем мы можем себе представить. Сам знаешь, я с Григорием во многом расходился, но тут он был прав: надо все увидеть вблизи, пощупать руками, повариться там в самой гуще - вот тогда можно понять, и договориться, и поработать вместе, и найти общие цели. А эти языковые сложности... Во всяком случае, Гришка бы смог разобраться. И ты бы смог. Да и я бы, наверное, смог тоже...

- Ясно, - сказал Лепешев. - Что ж, будем считать, что твое мнение было решающим.

- Не понял, - сказал Вебер.

- Аллергия к технике, - сказал Лепешев. - Не к людям.

- Ну и что?

- Парашют.

Вебер, присвистнув, выразительно покрутил пальцем у виска.

- Почему? - удивился Лепешев. - Вполне логично.

- Ну, знаешь, - вздохнул Вебер. - Никогда бы не подумал, что ты такой легкомысленный.

- Ты говоришь совсем как моя бабушка. "Ах, какой ты легкомысленный!" - передразнил его Лепешев. - Даже интонация та же.

- Нет, в самом деле, додумался... Ты бы еще по веревочке захотел спуститься. А как обратно? По бобовому стебельку? Как Мюнхгаузен?

- Думаю, для эглеанцев такой стебелек - не проблема. Эрни, дружище, мы с тобой одним выстрелом угрохаем всех зайцев в округе. Подтвердим теорию аллергии - раз. Установим территориальный контакт - два, не дадим свернуть экспедицию, и это, по-моему, самое главное сейчас. Хотя нет, все главное.

- Говоришь, подтвердим... А вдруг нет?

- Ты же в курсе моих обстоятельств. Не так уж многим я рискую.

- Всего лишь жизнью, - фыркнул Вебер.

- Моя жизнь - что хочу, то и делаю, - возразил Лепешев.

- Нет, - решительно сказал Вебер. - Хватит мне покойников на этой планете. Не пущу.

- Эрни, - проникновенно сказал Лепешев, - ты себе не представляешь, какие у меня полномочия. Я сам не знал, что такие бывают. Понимаешь, я имею право принимать на месте любые решения и любыми средствами настаивать на их выполнении. У меня даже где-то пистолет есть. Хочешь, поищу?

- Иди ты со своим пистолетом... шантажист. У меня, кстати, тоже есть. Вот как устроим на станции пальбу... Знаешь что, давай вместе, а? У меня этих парашютов...

- Нет, - сказал Лепешев, - я первый придумал, я первый и пойду. Тут уж, брат, приоритет мой.

- Может быть, как-нибудь по-другому? - сказал Вебер просительно. Боюсь я за тебя, Женька.

- Эрни, старик, ты знаешь, до чего я не люблю говорить красивые слова, - сказал Лепешев. - Но тут иначе не получится... Понимаешь, я всю жизнь мечтал об этом мире. Грезил им. Видел его во сне. С самого детства, честное слово. Понимаешь, я так хотел рисовать, а у меня никогда не получалось... Он весь остался во мне, этот мой мир. И вдруг оказалось, что он есть и наяву... Я очень хочу туда попасть. Никогда в жизни я не хотел ничего так, как этого.

Вебер долго молчал, опустив голову.

- Сволочь ты, - неожиданно сказал он. - Вечно ты думаешь только о себе...

Модуль погасил орбитальную скорость на границе атмосферы и падал теперь на планету вертикально, притормаживая себя малой тягой вспомогательных двигателей. На высоте пятнадцати километров двигатели смолкли, и перед Лепешевым распахнулся люк. "Давай!" - крикнул пилот. Лепешев в последний раз набрал полную грудь холодного, пахнущего металлом кислорода, на секунду замер, придерживаясь обеими руками за края люка, потом взялся за кольцо парашюта и, сильно оттолкнувшись, бросился в тугой, сразу обнявший его встречный поток...