Роджер Желязны - Двери его лица, фонари его губ.

Я почувствовал, что у меня трясутся руки, но, взглянув на остальных, понял, что никто не обратил на это внимания.

Я допил бурбон и выбил трубку. Время было позднее, колыбельную мне, похоже, никто петь не собирался.

Я сидел на корме, свесив ноги, и строгал деревяшку. Щепки кружились в струях кильватера. Три дня в море. И ничего.

— Эй!

— Это мне?

— Тебе.

Волосы, словно край радуги, ни с чем не сравнимые глаза, ослепительные зубы.

— Привет.

— Между прочим, ты нарушаешь технику безопасности.

— Да. По этому поводу я мучаюсь все утро.

Тонкая витая стружка выскользнула из-под моего ножа, упала в пену и утонула. Мне нравилось исподтишка наблюдать за искаженным отражением Джин на лезвии ножа.

— Ты издеваешься надо мной? — спросила она наконец.

Я услышал смех и понял, что он не настоящий. Повернулся.

— С чего ты взяла?

— Я могла бы преспокойно столкнуть тебя отсюда.

— Я бы вернулся.

— А потом столкнул бы меня… Выбрал бы ночку потемней…

— Они все темные, мисс Лухарич. Нет, лучше я подарю вам эту фигурку.

Она села рядом, и я не мог не обратить внимания на ямочки у нее на коленях. Ее загорелое тело было чертовски привлекательно. Прикрывая деревянную фигурку правой рукой, я чувствовал угрызения совести, что затеял все это.

— Ладно, я сейчас буду кусаться. Что ты хочешь мне подарить?

— Секундочку. Уже закончено.

Я торжественно протянул ей деревянного ослика: рот скривился в глупой усмешке, уши торчком. Я чувствовал себя неловко, но отступать было нельзя. Я никогда не отступаю. Она не улыбнулась и не нахмурилась. Она просто внимательно рассмотрела фигурку.

— Неплохо, — сказала она потом. — Как почти все, что ты делаешь. А главное — похоже.

— Дай-ка, — я протянул руку.

Она вернула мне ослика, и я бросил его в воду. Он миновал пену кильватерного следа и, удаляясь, закачался на волне, словно морской конек.

— Зачем ты это сделал?

— Это неудачная шутка. Извини.

— Возможно, ты прав. Я тоже в тот раз переборщила.

Я фыркнул.

— Тогда почему бы нам не заняться чем-нибудь более безопасным? Например, можно устроить гонки.

Она покачана краем радуги.

— Нет. Наш спор должен решить Икки.

— Почему?

— А почему ты истратил на него все свое состояние?

— Мужская логика, — ответил я. — Один психолог, лишенный духовного сана как-то принимал пациентов в мрачном подвале. Он сказал мне: "Мистер Дэвиц, я рекомендую вам заняться рыбной ловлей. Выуживая всевозможных рыб, вы сумеет выработать характер. Рыбы, как тебе известно, древний символ мужественности. Вот почему я занялся этим. Мне надо поймать еще одну… А ты тоже хочешь выработать характер?

— Нет, — сказала она. — Я не хочу ничего вырабатывать, кроме выгоды для "Лухарич Интерпрайзис". Мой главный экономист как-то заметил: "Мисс Лухарич, добейтесь монополии на продажу кольдкрема и пудры в Системе, и вы будете счастливой девушкой. И богатой…" И он прав. Я могу выглядеть так, как выгляжу, и делать то, что желаю. Я продаю почти всю помаду и пудру в Системе, но хочу уметь делать все.

— Ты кажешься хладнокровной и расчетливой, — заметил я.

— Но я не чувствую себя хладнокровной, — ответила она. — Ладно, давай поплаваем.

— А может, мы и так неплохо проводим время?

— Если хочешь, можешь говорить банальности. Ты хвастал, что можешь проплыть под кораблем в одиночку. Слабо?

— Нет.

— Тогда давай возьмем два акваланга и устроим состязание под «Десяткой»… Я выиграю, — добавила она.

Я встал и посмотрел на нее сверху вниз. Это помогает почувствовать свое превосходство над женщиной.

— Дочь Лира, глаза Пикассо, — сказал я. — Ладно, будут тебе гонки. Встретимся у «ладьи» по правому борту через десять минут.

— Через десять минут, — согласилась она.

Из десяти минут по меньшей мере две ушло на то, чтоб перетащить снаряжение из центрального пузыря к «ладье». Подошвы моих сандалий до того нагрелись, что я был счастлив, сменив их на ласты.

Мы пристегнули упряжь и подогнали аппараты. Джин успела переодеться в щеголеватое изделие из цельного куска зеленой ткани, заставившее мои глаза округлиться. Я отвел взгляд, но ненадолго.

Привязав веревочную лестницу, ударом ноги я сбросил ее за борт. Потом постучал в стену "ладьи".

— Да? — ответили мне.

— Кормовую «ладью» предупредили?

— Там все готово. Выпущены все трапы и драг-лини.

— Вы уверены, что это необходимо? — спросил Андерсон, ее рекламный агент. Маленький чудак, бурый от солнца.

Он сидел в шезлонге рядом с «ладьей», потягивая лимонад из стакана.

— Это может быть опасно, — заметил он. Беззубый рот зиял, а вставная челюсть лежала рядом, в другом стакане.

— Все отлично, — улыбнулась она. — Пусть будет опасно.

— Тогда почему бы не сделать несколько снимков? Мы за час переправим их в Линию Жизни. В полночь копии будут в Нью-Йорке.

Она прижала ладони к глазам.

— Это пусть побудет у вас.

Она протянула ему коробочку с контактными линзами, и когда вновь повернулась ко мне, глаза ее были такими же карими, как при первой нашей встрече.

— Готов?

— Нет, — резко сказал я. — Слушай внимательно, Джин. Если ты хочешь играть в эту игру, то должна соблюдать некоторые правила. Первое: мы поплывем у самого днища, иначе окажемся на глубине и отстанем. Если мы ударимся о днище, то повредим кислородные баллоны…

Она сказала, что это знает любой идиот.

— Второе, — продолжат я. — Света там будет мало, так что мы поплывем рядом, и у обоих должны быть фонари.

Ее глаза вспыхнули.

— В Джовино [4] 4. Остров в Филиппинском архипелаге. я вытащила тебя без…

Она замолчала и отвернулась. Затем взяла фонарь.

— Ладно, берем фонари. Извини.

— И последнее: надо опасаться винтов, — закончил я. — Уже в радиусе пятидесяти метров от них возникает сильное течение.

Она потерла глаза и надела маску.

— Все понятно. Пошли.

Я настоял на том, чтобы она плыла впереди.

Поверхностный слой оказался довольно теплым. На глубине двух фатомов вода бодрила, в восьми фатомах мы отпустили трап и поплыли. «Десятка» шла вперед, а мы мчались в противоположном направлении, через каждые десять секунд направляя вверх лучи фонариков и проверяя, не слишком ли мы удалились от днища.

Мы неслись под днищем корабля, я отставал от Джин метров на пять.

Под нами была тьма. Бездна. Минданао Венеры, где вечность могла смениться вечным покоем в обители неведомых рыб. Я поглядел по сторонам и коснулся днища лучиком света. Оказалось, что мы проплыли примерно четверть пути.

Я поплыл быстрее, чтобы не отстать от Джин, и разрыв стал сокращаться. Она прибавила скорости, я тоже.

Она повернулась, и луч моего фонаря отразился от ее маски. Она показала два пальца — V — победа — и рванула во весь дух. Я не мог разглядеть, улыбается она или нет.