Андрей Лазарчук - Жестяной бор

— Что-то у вас всё в подвалах, — сказал Андрис. — Библиотека в подвале…

— А по-моему, удобно, — сказал Тони.

— Удобно… — проворчал Андрис. Подвалов он не любил: ему было двенадцать лет, когда какой-то бродяга заманил его в подвал и попытался изнасиловать. На шум прибежал сосед полицейский. Чем черт не шутит, подумал Андрис, может, и повлияло это на решение — идти в полицию?.. Испугался он тогда до потери речи и не разговаривал несколько месяцев.

— Вы только не бойтесь и ничему не удивляйтесь, — сказал Тони. — Они тут ребята веселые…

Внизу было совершенно темно, только белая полоса под ногами вела вперед и за угол направо. Было как-то неловко ступать на пружинящее покрытие возле этой полосы: Андрис еще не успел настроиться на игру. Из-за поворота пахнуло горячим воздухом. Полоса кончилась, они остановились. Перед ними, шагах в четырех, лежала голова дракона. Уродливая, бугристая, с костяным гребнем, начинающимся от кончика носа. Выступающие верхние клыки впились в пол. Дракон медленно открывал глаза. Белки глаз были красные, с прожилками — как с большого похмелья. В зрачках плясали огни факелов. Андрис оглянулся: за спиной стояли два коренастых уродца с факелами и дубинами в руках. Сзади, из темноты проступало еще что-то. Дракон прикрыл глаза, разинул пасть, высунул неожиданно толстый розовый язык и облизнулся, как кот. Негромко рыкнул, наклонил голову набок, раскрыл пасть как мог широко — стало видно черное ребристое нёбо и глубокое кольчатое горло — надвинулся на Андриса и Тони и захлопнул пасть с костным лязгом и чавканьем. Снова наступила полная темнота, а потом впереди засветился голубым светом прямоугольник двери и возникло тихое пение. Мимо лица Андриса пролетел маленький, с воробья, ангел. Прямоугольник надвигался, и внезапно они оказались на цветочной лужайке. Позади кто-то звонко смеялся. Андрис оглянулся: козлоногий фавн погнался за брызнувшими в разные стороны нимфочками, догнал одну, подхватил на руки и потащил в лес. Остальные, сгибаясь от смеха, вновь собирались в стайку. Вдруг одна увидела Андриса и Тони, закричала радостно: «Мужчины, мужчины!» — и все нимфы, как подхваченные ветром, бросились к ним. Они бежали, толкая и обгоняя друг дружку, с голов их падали венки, волосы их развевались… они бежали все медленнее, уже не бежали, а плыли в воздухе, и Андрис с каким-то странным чувством — с сожалением? — смотрел на их стройные, загорелые, идеальные тела, на смеющиеся лица, на руки, вскинутые вверх…

— Господа, господа, отвлекитесь! — сказал кто-то сзади, Андрис оглянулся: там была стойка бара, на табуретках вокруг нее сидели разного возраста мужчины — только мужчины — и бармен жонглировал шейкером. Это он и сказал. — Прошу, — он выставил на стойку два высоких бокала, бросил лед и влил в бокалы — тонкой струйкой с большой высоты — светло-лимонную, чуть опалесцирующую жидкость. Пить надо было через соломинку. Розовую с черной линией. Андрис попробовал. Коктейль был крепкий и необыкновенно вкусный.

— Как это называется? — спросил он бармена.

— «Особый генеральский», — сказал бармен. — Но больше одного бокала не положено.

— Мне просто интересно, — сказал Андрис.

— Это пожалуйста, — сказал бармен.

Опять разлилось голубое сияние, немного погодя раздался звонкий смех и визг, но от стойки изображения видно не было. У двери стояли трое ребят, одетых подчеркнуто одинаково: серые мешковатые свитера и серо-черные полосатые брюки. Ребята смотрели куда-то, не отрываясь. Наверное, там, куда они смотрели, с криком «Мужчины! Мужчины!» бежали нимфочки.

Тони тронул его за рукав.

— Дядюшка, — шепнул он. — Как у вас с рукопашным боем?

— Нормально, — сказал Андрис. — А что?

— А то, что у этих — превосходно.

— Кто это?

— Кристальдовцы, — сказал Тони. — Слышали про таких?

— Слышал, — сказал Андрис и сообразил, кого ребята ему напомнили: да самого Эрнесто Кристальдо после второго своего процесса, когда он получил сенсационный срок: девятьсот девяносто девять лет каторжных работ; эта фотография обошла весь мир: в таких вот полосатых брюках и в сером свитере — он хохочет во всю глотку, а судья, разъяренный, орет ему что-то. У Кристальдо были все основания для смеха: через полгода ему устроили побег с каторги, а еще через три месяца танки повстанцев вошли в Ораль. С тех пор Эрнесто Кристальдо — бессменный президент Народной Республики Эльвер, страны с уникальным общественным устройством. И вот уже двадцать лет он не снимает военную форму…

Кристальдовцы сели у дальнего от Андриса конца стойки, что-то сказали подошедшему бармену; тот кивнул и налил им не «Особый генеральский», а чистый эльверский ром из черной кубической бутылки.

— И что же — часто рукопашные бывают? — спросил Андрис.

— Они же бешеные, — сказал Тони.

— А эльверские студенты у вас тут учатся?

— Конечно. Эти вокруг них и крутятся.

— Интересно… — протянул Андрис.

— Да не очень, — сказал Тони. — Эльверцы эти… Что они с девушками нашими делают — словами не передать. Наглые — а не пожалуешься… В позапрошлом году это было — пожаловались девочки. В деканат. Пристают, мол, не отобьешься. В общежитиях в комнаты вламываются… ну, и все такое. Деканат возьми и сообщи в посольство. Через месяц студентов отозвали — а было их человек сто пятьдесят. Еще через месяц прислали новых. Разумеется, этих спрашивают: а где, мол, те? Отвечают: расстреляны как враги революции. Сто пятьдесят человек! Боже ты мой, что тут было потом… Одна из тех девчонок из окна выбросилась, простить себе не могла. А Ева — вот та, с которой я разговаривал — стала колоться. Так что те ребята, которых прислали — они теперь как бы неподсудные. Что ни сделают — все с рук сходит. Они и пользуются… вовсю… Иной раз морду набьем — и все.

— А эти, кристальдовцы?

— Сильно в гору пошли. Липнут к ним, особенно те, кто сразу после школы…

— Ну, еще бы — такая реклама… Интересная история. Ладно. Как развлекаться будем? Тут кегельбан есть?

— Тут все есть. И кегельбан, и… все, в общем. Все есть.

Язык у Тони слегка заплетался, и слово «кегельбан» он выговорил в два приема.

Кристальдовцы встали и прошли в дверь, обрамленную аркой из красного кирпича — старого, в выбоинах от пуль.

— А там что? — показал Андрис им вслед.

— Автоматы, — сказал Тони. — Неинтересно. Нам в другую сторону.

Чертовски пьяный коктейль, — подумал Андрис. Чертовски крепкий и чертовски пьяный. Шаг неверный и движения размашистые. Один бокал — как полбутылки коньяку… натощак, понял он. Не ел же сегодня. Бутербродики — это что, еда?

— А поесть тут дают? — спросил он Тони.

— А мы что — есть сюда пришли? — осведомился тот. — Мы пришли развлекаться. Хотя да, и есть тоже. Тогда — сюда.