Джудит Меррил - «Если», 1994 № 04

— Она на самом деле…

— Конечно, она все может, дорогой, — но не это важно. Она может делать и все то, что делают самые обыкновенные глупые и даже отсталые дети. Посмотри, как мы ползаем!

Маргарет перенесла девочку на большую кровать.

Несколько секунд Генриетта лежала смирно и с опаской смотрела на родителей.

— Ползти? — спросила она, наконец.

— Конечно. Твой папа никогда этого не видел.

— Тогда поверни меня на животик, — сказала девочка.

— Ой, конечно же! — Маргарет перевернула девочку на живот.

— В чем дело? — спросил Хэнк. Голос его звучал обычно, ровно, но в нем появился полутон, который изменил атмосферу в комнате. — Я думал, что они сами переворачиваются.

Маргарет не заметила перемены в тоне Хэнка.

— Этот ребенок, — сказала она, — делает то, что пожелает.

Глаза Хэнка помягчели, когда он увидел, как его дочка ползет по кровати.

— Ах, ты хитрюга! — засмеялся он. — Знаешь, на кого она похожа? Ты когда-нибудь видела бег в мешках, что устраивают на пикниках? Да развяжи ты ей руки!

Он наклонился, чтобы развязать бант, которым мешок был завязан на ее шее.

— Я сама, милый, — сказала Маргарет.

— Не упрямься, Мэгги, — возразил Хэнк. — У тебя это первый ребенок, а у меня было пять младших братьев.

Он развязал бант и хотел вытащить наружу ручку.

— Давай, не упрямься, — приговаривал он. — А то все подумают, что ты червячок, а не девочка, которая уже скоро будет ходить.

Маргарет стояла рядом и улыбалась.

— Скоро ты услышишь, как она поет, — произнесла она.

Его пальцы потянулись погладить плечо девочки, но вдруг он понял, что руки у нее нет — под кожей плеча он почувствовал мышцы, которыми ребенок пытался помочь себе ползти.

Его жена стояла рядом и говорила:

— Она уже научилась петь «Джингл-беллз». Левой рукой он провел по другому боку и дальше туда, где должна была быть нога…

— Мэгги, — сказал он, убирая руки. В горле его пересохло. Он говорил очень медленно. Голова кружилась, но он должен был спросить, чтобы не счесть себя сумасшедшим.

— Мэгги… почему ты… почему ты мне не сказала?

— Что сказать тебе, милый? — голос ее звучал, как извечно звучит голос женщины, которой приходится объяснять мужу какую-то элементарную истину.

Неожиданная вспышка ее смеха прозвучала естественно и обычно:

— Неужели она мокрая? А я и не заметила?

Она не заметила.

Он гладил тело дочки — нежное, маленькое тело, лишенное конечностей. О Боже! О всемогущий Боже! — Его голова затряслась и мышцы гортани сжались в неудержимом пароксизме истерии… он не мог отнять ладонь от тела дочки…

О, БОЖЕ! ОНА НЕ ХОЧЕТ ВИДЕТЬ…

Экологический кризис, радиация, букет мутагенных воздействий — в опасности, по мнению ученых, уже сам геном человека. Созданная недавно «Белая книга России» (свод статистических данных о заболеваемости, смертности, качестве жизни) предостерегает: наиболее тревожная группа риска — дети.

Появление все новых инвалидов, зачастую с невиданными ранее формами аномалий, — реальность, которая ставит перед обществом множество проблем, в том числе и моральных. Однако подумаем о проблемах самих инвалидов, живущих в стране, где и до здоровых порою никому нет дела.

Несколько слов об авторе. Воспитанник Загорской школы-интерната для слепоглухих детей, он сумел с помощью педагогов не только адаптироваться к жизни в обществе, но и развить свои недюжинные способности. Окончив факультет психологии МГУ, Александр Суворов занимается научной работой: только что в Психологическом институте Российской академии образования состоялась апробация его диссертации. Будущий кандидат психологических наук назвал ее несколько трудно — «Об осуществимости личностной полноценности в экстремальной ситуации слепоглухоты». Что доказывает автор? Такие, как он, могут быть не только объектами чьих-то забот, но должны активно формировать свой образ жизни Это не право, а обязанность каждого, считает Суворов.

В условиях слепоглухоты выполнение «обязанности» зачастую перерастает в повседневный подвиг — сколько проблем, о которых мы, здоровые люди, не имеем понятия, приходится решать такому инвалиду. От вопроса пространственной ориентировки до проблемы общения и с себе подобными, и с миром вообще. Но упорный Суворов идет дальше: надо не просто выжить в этом «чужом» мире, который мало приспособлен для него («оборудован», как сказал любимый поэт Суворова), а сделать себя нужным, даже необходимым миру. Для этого требуется сначала создать самого себя.

Так вот, работа, которую обсуждали ученые в Психологическом институте, и есть история становления личности «в экстремальной ситуации», движения ее к мировой культуре. Автор одновременно был и субъектом, и объектом исследования, «существом для эксперимента», поставленного над ним природой, обстоятельствами. Уникального эксперимента. Он категорически против любых форм изоляции инвалидов от общества и прежде всего — самоизоляции, называя ее «инвалидным национализмом», который не лучше всякого другого. Поэтому не согласен с тезисом о существовании «малой культуры» этих людей, выдвинутым президентом Американской ассоциации слепоглухих Р. Макдональдом. Суворов настаивает на включении инвалидов в культуру общечеловеческую. Проблема в том, чтобы сделать ее достижения доступными для людей с пороками развития.

Инвалиду предписан оптимизм. Нe официальной идеологией — коммунистической ли, христианской или еще какой. Оптимизм предписан общепринятым предрассудком, догмой, которые пожестче любой идеологии. Общая, общечеловеческая боль — «привилегия» здоровых людей. У инвалида же боль своя — «инвалидная». Издержки сочувствия. Неотличимые, в силу диалектики совпадения крайностей, от издержек бездушия. Но быть нормальным человеком, не участвуя в решении общечеловеческих проблем, невозможно.

Об этом речь. О возможности участвовать в жизни человечества. О невозможности — и недопустимости — социального паралича, формального членства инвалида в обществе.

Самое страшное следствие любой инвалидности — именно социальный паралич. И это, безучастное: «Все равно от меня ничего не зависит». А между тем быть личностью — как раз и значит участвовать в жизни общества, быть его активным членом, от которого хоть что-нибудь да зависит. Любая инвалидность ограничивает физические возможности полноценного участия в жизни общества, ставит в унизительное положение большей или меньшей беспомощности, а значит, зависимости порой от сущей ерунды (с точки зрения здоровых). Представьте, что- вас лишили возможности в любую минуту пойти, поехать по своим делам, самостоятельно прочитать или услышать интересующую вас информацию. Нормально общаться, нормально работать, нормально отдыхать. Зависеть в любом пустяке от посторонней помощи. Это — труднопереносимая пытка. Да еще пожизненная. К этому невозможно привыкнуть. Протест против этого со временем не ослабевает, а нарастает — во всяком случае, у меня. Но еще унизительнее просить, добиваться, вымаливать, выклянчивать, требовать помощи для себя.