Гуин Ле - Летатели Гая

Ампутация крыльев неизменно фатальна, и хирургическое удаление любой их части влечет острую, неизлечимую, калечащую боль. Павшие летатели и те, кто предпочел не летать, должны всю жизнь волочить за собой свои крылья, волочить по улицам, волочить вверх и вниз по лестницам. Их измененная костная структура не слишком подходит для приземленной жизни; передвигаясь пешком, они легко устают, они страдают от множества переломов, растяжений сухожилий и мышц. Немногие из нелетающих летателей доживают до шестидесяти.

Те же, кто летает, при каждом старте глядят в лицо смерти. Тем не менее, некоторые продолжают летать и в восемьдесят лет.

Взлет -- чудесное зрелище. Человеческие существа оказались не столь неуклюжи, как я ожидала, помня совершенно лишенное грации трепыхание таких мастеров воздуха, как пеликаны и лебеди, ложащиеся на крыло. Конечно, гораздо легче взлетать с шеста или с высокого места, но если ничего подходящего нет поблизости, все, что нужно -- это пробежать двадцать-двадцать пять метров, достаточных, чтобы пару раз поднять и опустить большие распростертые крылья, потом еще шаг, который уже не касается земли, а потом они вверху, в воздухе, парят -- и, может быть, еще покружатся над головой, чтобы улыбнуться и помахать рукой вниз, в запрокинутые лица тех, что на земле, прежде чем стрелой промчаться над крышами или над холмами.

Они летают, плотно сжав ноги, немного выгнув тело назад и растопырив ножные перья наподобие ястребиного хвоста. Так как руки не имеют общей мускулатурной связи с крыльями (крылатые гайряне -- существа с шестью конечностями), руки могут быть прижаты к бокам, чтобы уменьшить сопротивление воздуха и увеличить скорость. В неспешном полете летатели могут что-нибудь делать руками -- почесать голову, почистить фрукт, рисовать вид местности с воздуха, держать ребенка. Хотя последнее я видела лишь однажды, и это меня обеспокоило.

Несколько раз я разговаривала к крылатым гайрянином по имени Ардиадиа; ниже следуют его собственные слова, записанные с его разрешения во время наших разговоров.

"О, да, когда я впервые обнаружил -- когда это начало происходить со мной, понимаете -- меня попросту сбило с катушек. Я ужаснулся! Я не мог в это поверить. Я был так уверен, что со мной этого не случится. Детьми мы часто шутили о всяких там "летунах", о том, как в один прекрасный день это с кем-то происходит -- но я? Крылья растут - у меня? Такого не могло произойти со мной. Поэтому, когда у меня разболелась голова, потом некоторое время ломило зубы, а потом начались боли в спине, я продолжал убеждать себя, что это всего лишь зубная боль, что у меня инфекция, абсцесс... Но когда все началось по-настоящему, больше нельзя было дурить самого себя. Это было ужасно. Я помню не слишком много. Было плохо. Все болело. Вначале словно ножами резали между лопаток, потом клыками грызли хребет. А потом заболело все остальное: руки, ноги, пальцы, лицо... А я был такой слабый, что не мог стоять. Я выбрался из постели и свалился на пол -- и не мог подняться. Я лежал на полу и звал мать: "Мама! Мама! Подойди, пожалуйста!" Она спала. Она работала допоздна официанткой в ресторане и возвращалась домой заметно заполночь, поэтому спала крепко. А я чувствовал, как пол подо мной становится горячим. У меня был такой жар от лихорадки, что я пытался подвинуть лицо на более прохладное место пола...

Ну, я не знаю, то ли боль ослабла, то ли я просто привык к ней, но через пару месяцев стало чуток получше. Хотя было тяжело. Долго, тупо, странно. Лежать там все время. Но не на спине. Понимаете, больше никогда в жизни не ляжешь на спину. И так тяжело спать по ночам. Когда болит, то всегда по ночам болит сильнее. Все время легкая лихорадка, все время в голову приходят странные мысли, рождаются забавные идеи. И никогда ни одну мысль невозможно додумать до конца, невозможно придерживаться только одной идеи. Я чувствовал себя так, словно вообще разучился по-настоящему думать. Мысли просто приходили ко мне и пролетали насквозь, а я всего лишь следил за ними. И больше никаких планов на будущее, потому что каким теперь было мое будущее? Я хотел быть школьным учителем. Моя мать так радовалась этому, поощряла, чтобы я оставался в школе дополнительный год поднатаскаться для учительского колледжа... Что ж, в свой девятнадцатый день рождения я лежал в маленькой комнате нашей трехкомнатной квартиры над продуктовым магазином в переулке Кружевниц. Мать принесла праздничную еду из ресторана и бутылку медового вина, мы пытались устроить праздник, но я не мог пить вино, а она не могла есть, потому что все время плакала. Зато есть-то я мог, я теперь всегда был зверски голоден и это ее немного радовало... Бедная мама!

Что ж, мало-помалу я выбрался из кризиса, крылья постепенно росли -большие, уродливые, свисающие голые штуки, отвратительные на вид, если уж об этом речь, и стало даже еще хуже, когда они начали оперяться, зачатки перьев напоминали громадные прыщи... - но когда появились маховые и вторичные перья, и я начал ощущать там мускулатуру, научился встряхивать свои крылья, расправлять их немного и поднимать, и у меня больше не было лихорадки, или, наверное, я просто привык, что лихорадка у меня все время, я не очень чувствую разницу -- и я научился вставать и расхаживать по комнате, и чувствовал, какое легкое теперь у меня тело, словно сила тяжести на меня больше не действует, даже с весом этих громадных крыльев, волочащихся вслед за мной... но я уже мог поднимать их, мог отрывать их от пола...

Но сам, однако, еще оторваться не мог. Я оставался прикованным к земле. Тело чувствовало легкость, но я выматывался пытаясь просто ходить, становился слабым и трясущимся. Раньше я очень хорошо прыгал в длину, но теперь не мог оторвать от земли сразу обе ноги.

Чувствовал я себя много лучше, но меня беспокоило, что я такой слабый, и я ощущал себя запертым. Словно я в капкане. Потом пришел летатель, житель пригорода, который услышал обо мне. Летатели приглядывают за детьми, проходящими через изменение. Он уже заходил пару раз, чтобы успокоить мать и убедиться, что со мной все хорошо. Я был ему благодарен за это. Теперь он снова пришел, долго говорил со мной и показал упражнения, которые нужно делать. И я их делал, каждый день, почти все время, часами и часами. Что еще мне оставалось? Мне нравилось читать, но чтению больше не удавалось удерживать мое внимание. Мне хотелось пойти в театр, но я не мог этого сделать, я все еще не был достаточно силен. А в общественных местах, вроде театров, нет места для людей с не подвязанными крыльями, там вы занимаете слишком много пространства и причиняете беспокойство окружающим. В школе мне хорошо давалась математика, но я больше не мог сосредоточиться ни на одной задаче. Все они казались неважными. Поэтому ничего не оставалось, как только выполнять упражнения, те, которым научил меня летатель. И я их выполнял. Все время.