Журнал «Если» - «Если», 1999 № 04

А ведь мы еще не ответили на самый главный вопрос. Мышление — это взаимосвязь накопленной информации. Представь, может ли одно тело, именуемое телестасисом, управлять столькими единицами памяти? Как это происходит в мозгу? Информация, накопленная в памяти, кодируется и в таком виде становится доступна. Мы только приступаем к расшифровке этих кодов, но уже кое-что о них понимаем. Не существует двух индивидуумов, пользующихся одинаковой системой кодирования. Сходство встречается, и очень часто, но полное совпадение никогда. Представим, что телестасис «хочет» поразмыслить, скажем, об электрогенераторе. Он шлет некий код, являющийся верным для одного-единственного индивидуума, и память этого индивидуума высылает в ответ требуемую информацию.

Но память другого откликается иначе — информацией об энергии Солнца. Третий полностью добавляет свои познания о метаболизме растения. Путаница накапливается, наступает полный хаос. В такой обстановке не возможна ни одна связная мысль.

— Гм-м… Наверное, ты прав, — отозвалась Селма. — Но почему телестасису не завести собственный код? Тогда он мог бы по крайней мере контролировать то, что испытал сам.

— Я думал об этом, — сознался Стэн. — Может, когда-то это и произойдет. Но пока что рост слишком стремителен. Наверное, это, как ребенок до рождения: он тоже быстро растет, в его мозгу устанавливается такое количество новых взаимосвязей, что он не в состоянии научиться пользоваться своим мозгом. Неродившийся младенец ничего не может запомнить — во всяком случае, так, чтобы из этого вытекала какая-то польза для его последующего сознательного существования. Слишком быстро все изменяется. Может, и с телестасисом происходит нечто подобное?

— Младенец во чреве человечества, — закончила за него Селма.

— Вот-вот… — грустно согласился Стэн. — Младенец с заранее предрешенной судьбой. Ему суждено убить свою мать, причем еще до того, как он научится жить самостоятельно, и тем совершить самоубийство.

Оба замолчали. Все так же, храня молчание, они встали и побрели назад. Они держались за руки, но сердца обоих были полны печали.

Заседание началось в назначенный час. Риан, занявший председательское кресло, выглядел осунувшимся, словно провел бессонную ночь. Он объявил заседание открытым, и люди, прежде молчавшие, взялись без видимого продвижения вперед повторять то, что уже прозвучало накануне.

После обеда Кричевский не выдержал.

— Хотелось бы мне знать, зачем мы здесь сидим и переливаем из пустого в порожнее? Ведь никто из вас не может предложить ничего нового! — Он уже не говорил, а ревел, глаза сверкали, борода встала дыбом. — Давно ясно, как следует поступить!

— Прошу меня извинить, но не слишком ли вы торопитесь? — спросил Ямагата. — Ведь это далеко не простой вопрос. У всех нас есть родные и друзья, ставшие жертвами телестасиса. А вы предлагаете обречь их на гибель!

Кричевский сгорбился, замолчал и наконец произнес:

— В телестасис угодила моя жена. Единственная женщина, которую я любил. Но ее больше нет. Она мертва. — Его голос дрогнул. — Моя маленькая Соня лежит неподвижно, как труп, ее лицо ничего не выражает. Говорю вам, это смерть! Сейчас, в эту минуту, она мертва, хотя вы зовете это жизнью. Ее уже нет. Я реалист и не верю в сантименты.

— Месье, — молвил Ренуа, — мы вам искренне сочувствуем. Вероятно, вы правы. Вероятно, нет смысла обсуждать все это в десятый раз. Мы и так знаем, как следует поступить, ибо другого выхода нет. Наверное, эта мысль посещала и самого президента. Подозреваю, ему заранее известно, каковы будут наши рекомендации. И все же взглянуть в лицо истине нелегко, а исполнить такое решение еще труднее. Давайте признаем, что иного способа нет. Давайте согласимся, что телестасис надо уничтожить, устранить. Это не закрывает, а только открывает тему: как такое сделать, как организовать. Обсуждая подобные вопросы, мы привыкнем к самой этой мысли.

— Неужели все как один согласны? — Риан вскочил. Его лицо, даже губы стали белыми, как мел. — Неужели никто не может предложить ничего, кроме массового истребления? — Он налег на стол. Его лицо собралось в морщины, тело сотрясала дрожь. Внезапно голова его откинулась, ноги подкосились, руки вытянулись по швам. В зале возникла паника: люди повскакивали с мест и в ужасе отшатнулись. Телестасис!

— Отец! — закричала Селма и попыталась удержать падающее тело. В мозгу Стэна раздался тот же крик, только еще более громкий, отчаянный, страшный. Он не прервал своей мысли. С пронзительным ощущением, что он поступает так, как давно надо было поступить, он ринулся в сознание Риана, цепляясь за исчезающие на глазах нити его индивидуальности. Откуда-то издалека до него донесся крик Селмы:

— Нет, Стэнли! Только не ты!

Но он не остановился.

Стэнли оказался в извилистом тоннеле; навстречу ему неслась темнота. Он чувствовал, как растворяются его собственные мысли, как ревущий ветер грозит развеять саму его душу. То был распад, сопровождающийся осознанием гибели.

СЕЛМА. Эта мысль была ясной, острой. В ней одной сосредоточилось все его сознание. КАК? ПОЧЕМУ? Уже спрашивая, он знал ответы. Она находилась здесь, с ним. Позади нее проступали Кричевский, Ямагата, плохо различимый Ренуа. То была живая цепочка над водоворотом. Риан, Стэнли, Селма, Кричевский, Ямагата… Им было все труднее сопротивляться вихрю, тянущему их вниз. Ниточка, удерживавшая их на весу, растягивалась и становилась тоньше на глазах. Мгновение — и она лопнет…

Лопнула! Он стал сразу многими и увидал… Зрелище было лишено смысла. Он услыхал… Каждый звук отдавался разнообразным эхом разной силы. Смысла не было и в этом.

Хотя… Да или нет? Да, смысл был. Он разглядел стол — искаженное, донельзя абстрактное подобие стола. То был стол-куб, видимый сразу со многих углов. В дальнем конце стола сидел человек — он сам. Собрав остаток сил, он ринулся в этого человека.

Борясь с обмороком, он опасливо огляделся. Селма, дрожа, заняла свое место, Риан сидел на полу и ошалело крутил головой, Кричевский вытирал пот со лба, Ямагата изучал свои руки, забыв про ритуальную улыбку, Ренуа комкал сигаретную пачку.

— Ну, старина, — проговорил кто-то, но Стэн был слишком слаб, чтобы определить, кто именно, — напугал же ты нас! Мы уже решили, что ты нас покинул. — Эти слова показались Стэнли ужасно забавными, и он мысленно покатился со смеху. Его плечи заходили ходуном; еще немного — и он потерял контроль над собой, согнулся пополам и разразился безумным хохотом. При этом он сознавал, что ему вторят остальные. До слуха донесся чей-то голос:

— С ума сошли! Что тут смешного?

Взяв себя в руки, он оглядел соседей. Их мысли потянулись к нему — удивленные, испуганные.