Георгий Гуревич - Месторождение времени

— А почему мы ползем еле-еле? — поддразнивал Гелий. — Силенки бережете, что ли?

— Сил хватит! — кричал я, — Рули давай, поспевай.

Может, руль заклинило? Силы есть и на полтораста километров и на триста.

— Не пробежаться ли нам до Москвы, Юра? Стоит ли возиться с кассой, посадкой, самолетом этим? Выйдем на магистраль — и ходу! Вот это рекордик будет: пробежка Крым — Москва за одну ночь.

— В следующий раз, Гелий. Я-то смогу, машина сдюжит ли? Опять же водитель у меня мешковат, баранку крутить за мной не поспевает.

И сглазил. Кто виноват был из нас, сказать затрудняюсь. То ли Гелий в темноте не заметил резкого поворота, то ли я вертел что есть силы, когда надо было снять ноги с педалей. Жал и жал, упиваясь скоростью и собственной мощью, и, возможно, не расслышал слишком тихо сказанного: «Хватит, Юра». Так или иначе, внезапно фары уперлись в кусты, тормоза взвизгнули, машина подпрыгнула, закряхтела и медленно завалилась набок. Я инстинктивно сжался в комок.

Фары погасли. В смоляной тьме что-то тяжеловесное легло на меня.

Больно не было. Я пощупал руками ноги. Неосознанно пощупал. Бессмысленный жест какой-то, в книгах вычитанный. Уж если не больно, ясно, что ноги при мне. Раскрыл глаза шире. Все равно ни зги.

— Вы живы? — спросил Гелий сверху. Это он лежал на мне.

— Жив, кажется.

Гелий зашевелился, уперся коленкой в бок, чуть не продавил мне ребра. Выбрался наконец. Брякнула наружная дверца. Я тоже вылез за ним. Поверженная машина лежала в кювете на боку.

— Причалили, — сказал Гелий мрачно. — Нам еще повезло.

— От дома далеко? — спросил я. Спросил опять-таки инстинктивно. Я был очень потрясен, и почему-то мне казалось, что надо скорее вернуться назад. Назад, в безопасное Приморское, где не бывает аварий, ночью люди лежат в постели, лампа у них стоит на столике.

У Гелия, видимо, не было такого ощущения. Вероятно, привык к авариям, закалился. Гелий даже помнил, что я спешу на самолет.

— До развилки километров пятнадцать, — сказал он. — Вам стоит идти вперед, на магистрали бывают машины и ночью. Только помогите перед развернуть. Ну и все. Дальше я сам справлюсь. Счастливо!

Все еще дрожа от возбуждения, я вышел на дорогу. Пахнуло ароматом южного леса, и тут же я нырнул в черноту. Черные силуэты скал нависли над дорогой, в черных купах кустов слышались какие-то вскрики, всхлипы, стоны, шорохи. «Чего бояться? — уговаривал я себя. — В Крыму нет опасных зверей». Впрочем, бывают медведи. А люди опасные не бывают?

Все мы, горожане XX века, — питомцы техники, все живем под крылышком мамы-техники, каменными или стальными заборами отгораживаемся от природы. По лону природы путешествуем, лежа на мягком матраце под чистой простыней в купе вагона или в каю|ге. И только авария выбрасывает нас в лапы природы: из каюты в море, из автомашины в лес. Только авария напоминает, как же мы беспомощны, если не держимся за юбку техники.

Уповая на технику, я к утру рассчитывал прибыть на заседание в Москву, за ночь преодолеть полторы тысячи километров. В сущности, я даже не принимал во внимание, километры, я отсчитывал часы: час на посадку, два часа на полет, час до метро, столько-то на метро… Но вот авария выбила меня из седла, и километры получили подлинную протяженность. Десять минут от столба до столба, десять минут на километр. А до развилки пятнадцать километров, до аэродрома — сто пятьдесят. И где-то в невообразимой дали — шеф, поглядывающий на часы. За полторы тысячи километров я спешу к нему пешком. Нереально! Бессмысленно!

Раза два за все время позади загорался свет, меня обгоняла попутная машина. Я махал платком, словно потерпевший крушение, но корабли асфальтовых рек пролетали мимо. Не замечали или не хотели вступать в переговоры глубокой ночью.

Проносилась мимо могущественная техника, оставляя меня тонуть в лесном океане.

Спасение пришло часа через два, уже далеко за полночь. Опять я увидел луч света в горах, где-то высоко и даже впереди. Минуты через три свет оказался гораздо ниже и сзади. Видимо, дорога спускалась здесь зигзагами, я и сам петлял, не замечая поворотов в темноте. Еще минута-другая, и фары уперлись мне в спину. Без особенной надежды я протянул руку к слепящему свету.

— Садитесь, — сказал Гелий. — Хорошо, что я догнал вас. Теперь успеете.

Трогательный человек! Чинился часа два, устал наверное, мог бы возвращаться со спокойной совестью, убеждая себя, что я давно уже сижу в кузове какого-нибудь попутчика. Нет, поехал догонять на всякий случай.

Слишком усталый, чтобы благодарить многословно, я кряхтя начал втискиваться на привычное место.

— Ноги горят с непривычки, — признался я. — Чуточку отдохну и начну нажимать. Сейчас.

— Нажимать не надо, — сказал Гелий мрачно. — Я снял педали. Так мы доедем быстрее. Сегодня не до игры.

Тогда я даже недооценил это торжественное признание. Не до игры! Гелий вынужден был вслух сказать, что его педальные приспособления — только игра. Когда же человеку некогда, ему не надо вмешиваться со своими хилыми ногами. Машина справится лучше.

На аэродром мы успели вовремя, билет я достал, на обсуждение темы успел. И тему мою утвердили — ту самую, о контактах между некоторыми представителями семейства зубатых китов. Но ныне диссертация моя давно опубликована, обязательный экземпляр хранится в Ленинской библиотеке, так что интересующиеся контактами с зубатыми китами могут взять ее в читальном зале. О зубатых китах я расскажу в другой раз. Сейчас о Гелии.

Крылья все-таки волновали меня, и месяца через два я спросил в очередном письме, не подходит ли очередь «птицы номер два».

Ответ пришел быстро:

«Я отказался от этой идеи, — писал Гелий. — Отказался от игры в помощников машины. Да, признаю, что это игра, я сказал вам это еще в пути, а поутру увидел в Приморском наглядную иллюстрацию. Помните колонку против нашего дома, откуда мы таскали воду все время? Вот я остановился у колонки, чтобы залить радиатор, и как раз подошла женщина с девчуркой лет семи. У женщины два ведра на коромысле, у девочки игрушечное ведерко примерно на пол-литра. Женщина накачала себе воды, нацепила ведра на коромысло и дочке налила ведерко, еще по головке погладила, приговаривая: «Ты моя помощница!» И пошли они вдвоем, понесли свою ношу каждая. Так продемонстрировали мне наглядно, что такое мои педали. Тоже детские ведерки, Может быть, нам они и полезны и для гигиены и для воспитания. Но все равно это детские ведерки — воды на стирку в них не принесешь.

Читал я не раз в популярных книгах, что машины — это продолжение рук и ног человеческих, продолжение глаз и ушей. Но вижу, продолжение-то получается длинноватое, куда объемистее пролога. Вот уже и все пути-дороги отданы продолжению, а ноги, родоначальники транспорта, бегают только по футбольному полю. Продолжение дело делает, а зачинатели в игры играют. И не получится ли так со временем, что, создав продолжение мозга, мы и ему передадим мозговую работу, а себе оставим шахматы и кроссворды. Голы будем забивать, чтобы ноги не отсохли, козла забивать, чтобы мозги не усохли? Вот, Юра, проблемка, хочу к ней голову приложить».