Майкл. Гилберт - Искатель. 2009. Выпуск №1

— Спасибо, — буркнул он и стал рыться в кармане, отыскивая деньги.

— Не надо денег. Берите так.

— Я не нищий, у меня пенсия, — парировал он. Затем помедлил и, вновь полоснув по мне своим горящим взглядом, неожиданно добавил: — Я щи люблю. Жди в гости.

Нельзя сказать, что это обещание меня обрадовало, но подумал, что до его следующей пенсии еще целый месяц, а за это время можно сто раз изменить решение.

На следующее утро пьяный Чапай, проходя по дамбе через плотину, упал в пруд и утонул у самого берега. Местные мужики и приехавшие спасатели нашли его тело только на третий день.

«Лесной человек» появился через три дня после нашей встречи в магазине. Мы только что пообедали и мама с отчимом пошли в дом отдыхать. Таля мыла посуду, а я на веранде возился с барахлившей газонокосилкой. Внезапно меня как будто ударило током. Я поднял глаза и посмотрел на калитку. Там стоял он. Преодолев внезапный озноб, я пошел навстречу.

— Заходите, — предложил я, распахивая калитку.

— Захожу уж, коль обещал.

На веранде он взял стул, пододвинул его к столу и сел без приглашения. Посмотрел на газонокосилку.

— Сломалась?

— Не так чтобы совсем, барахлит все время.

— Оставь ее, потом доделаешь. Скажи хозяйке, пусть даст мне щей, соскучился.

Я позвал Галю.

— Знакомьтесь, это моя жена. А это… — я замялся.

— Прохор, — буркнул он. — Зовите меня Прохором. Угости щами, хозяйка.

— Может быть, налить рюмочку? — предложила Галя.

Нет, только кусок хлеба.

По удачному совпадению, в этот раз жена сварила именно щи из кислой капусты. Она принесла большую глиняную миску дымящихся щей и поставила корзиночку с нарезанным хлебом. Рядом положила хохломскую деревянную ложку. Прохор внимательно осмотрел ее и довольно хмыкнул.

— Такой ложкой много можно съесть.

— Кушайте на здоровье. Я еще налью, если понравится, — радушно предложила Галя.

Прохор благосклонно взглянул на нее и взялся за ложку. Ел он жадно, причмокивая, и за время трапезы не произнес ни одного слова. Я тоже молчал. Наконец он доел, вытер дно тарелки куском хлеба, съел его и откинулся на спинку стула.

— Все, насытился. Давно такого не ел. У нас щей не делают. — Он вытер салфеткой губы и руки и обжег меня взглядом. — Расскажи теперь, Макарыч, чем нынче Москва держится.

Меня почему-то не удивило, что Прохору известно, как меня звать и что я из Москвы. Я не знал, что его интересует, но спрашивать не решился, поэтому вначале, запинаясь, затем все свободнее и подробнее стал рассказывать о последних событиях как в столице, так и в стране в целом. Вскоре он остановил меня:

— Хватит. Достаточно. Это все я знаю.

— Откуда? — искренне удивился я.

— Читаю. Слушаю. Вижу. Мне много не надо, чтобы понять. Меня больше интересуют люди. Вот ты, например, сразу видно, что любишь Москву. А почему? Ты — москвич. Но когда-то ее любил не только ты. А теперь в тебе надлом. Москва отторгает тебя или ты отдаляешься от нее. Так ведь?

— В какой-то степени так.

— Так и по всей Руси. Москва исконно была ее сердцем и душой. Не Петербург, а Москва. А теперь она отчуждается от своего народа. Вот скажи, что в русском народе главное?

Я задумался.

— Наверное, общинность, тяга к патриархальности, гостеприимность, открытость души.

— Это тоже. Но главное — совестливость и тяга к справедливости. У ваших московских правителей этого нет. Они пока

лишь разрушают русскую душу, а это может статься бедой, и не только для России.

— Судя по местным жителям, они тоже не ангелы.

— Здесь не глубинка. Это граница Москвы и России. За ней особый пригляд нужен.

— Мне кажется, все со временем образуется.

— Может, да, а может, и нет. Сейчас за вами многие наблюдают. Все будет решаться в глубинке. Выдержит народ русский или нет. Сохранит свою душу или продаст ее.

Я внимательно посмотрел на собеседника. Меня удивила его неожиданная разговорчивость и направленность мыслей. Кроме того, иногда казалось, что его лицо на доли секунды теряет четкие очертания, как бы «плывет». Я объяснил себе это излишним напряжением. На мои мысли он ответил горящим взглядом из-под полуприкрытых век.

— Прохор, кто ты? — неожиданно для себя спросил я в упор.

Он полностью открыл глаза, и я вновь, как тогда в магазине, впал в оцепенение и перестал видеть окружающее, кроме черной, бушующей энергии взгляда.

— Это не так важно, — медленно, с паузами ответил он. — Считай, что я — Собиратель.

Его взгляд отпустил меня, и я сразу покрылся холодным потом.

— Ты можешь сказать, что нас ждет? — спросил я, немного придя в себя.

-Янегадалка и не оракул. — Он поднялся со стула. — Передай спасибо хозяйке за щи и хлеб.

Прохор направился к калитке, я за ним.

— И все же? — настаивал я.

Он остановился, обернулся ко мне.

— На вас была сделана последняя ставка, но почти сорок лет назад вы свернули с тропы к восходу и стали уклоняться все больше и больше. Сейчас вы на краю пропасти, и за вами туда могут последовать все. Так что теперь все зависит от вас. Прогнется русский народ, и насколько, или сломается окончательно. Вы находитесь в исторической «зоне маятника» в «секторе неопределенности». Уже на пороге ваш финансовый крах. Многие потеряют все, что еще имеют. Могу сказать и о твоей семье. Хочешь?

— Говори, — выдавил я и напрягся.

— Ты приехал сюда в расчете на один сезон. Это твоя ошибка и заблуждение. Будешь приезжать с женой и дальше много лет. Поэтому я к тебе и подошел. И еще. Вскоре тебя ждут потери… Больше ничего не скажу. Прощай.

— До свидания, Прохор. Заходи, когда пожелаешь.

Незваный, но жданный гость скрылся за калиткой. А я долго еще смотрел ему вслед, расстроенный и озадаченный слышанным.

Вскоре его слова стали сбываться. Отчим слабел день ото дня. В середине июля ему стало так плохо, что пришлось срочно эвакуировать вместе с мамой в Москву. Почти не вставала со своей подстилки и наша пуделиха Зетта. Послеоперационные швы стали расходиться и подтекали. Мы перебинтовали ее и одели попонку. Как-то, находясь во дворе, мы услышали полный боли гортанный крик, доносящийся из дома. Мы с женой бросились туда. Зетта ползла нам навстречу, упираясь в пол только передними лапами. Задние были уже парализованы. Когда хотели взять ее на руки, она посмотрела на нас в последний раз помутившимся взглядом, вздохнула и умерла. Стоит ли говорить, что для нас это было настоящим горем. Две недели назад она потрясла нас своим поступком. Вдвоем с женой, Рэмом и Чарли мы отправились искупаться на пруд. Для Зетты прогулка была тяжела, и она осталась лежать в своем закутке. Купались мы на дальней стороне пруда, где не было камышей. По пути надо было пересечь пятиметровой ширины ручей, который по дну овражка вливался в пруд. Вода в нем была кристально чистая и очень холодная, родниковая. Перейдя по колено в воде ручей, вскоре попадаешь на покрытый нежной травой, плавно спускающийся к пруду небольшой участок берега. Здесь никогда никто, кроме нас, не купался. Местные и наезжие отпускники предпочитали другую сторону, вдоль деревенской улицы. На этот «пятачок» им было лень ходить. Так вот. Накупавшись в этот раз вместе с собаками, мы прилегли загорать. Вдруг Рэм насторожился и залаял. Смотрим, к нам еле плетется вся мокрая Зетта. Чувствовалось, что она смертельно устала, но смотрела на нас преданными и счастливыми глазами, радуясь, что дошла. Как она могла преодолеть такое расстояние, переплыть через ручей и найти нас, когда ни разу до этого здесь не была, мы не могли понять. Обратно я нес ее на руках, завернув в свою рубашку.