Фрэнк Херберт - «Если», 1994 № 08

И вот — родовой строй, детство «человека разумного». Если верить В. Проппу, автору труда «Исторические корни волшебной сказки», то в родовом обществе перед инициацией, посвящением во взрослые, подростков испытывали не хуже, чем ныне космонавтов или спасателей. Они переживали жуткие приключения, нарочно подстроенные взрослыми, геройски преодолевали боль, страх, решали труднейшие задачи, разгадывали коварнейшие загадки. Все это и ушло в волшебные сказки. Если они и впрямь вышли из обряда инициации, то можно мысленно протянуть нить от пращуров, создавших нормы взаимной поддержки и родового братства, без чего человечество в своем начале просто не выжило бы, до наших детей и внуков на пути в то будущее, какое сейчас полубессознательно создается нами.

В сущности, обряду инициации до сих пор подвержены те, кто неизбежно проходит бесписьменное, неграмотное, первобытное время детства. И значит, волшебные сказки не просто воспоминание про этот обряд, но сама инициация. Да и вся история есть в сущности инициация с ее головоломными загадками, на которые мы еще не полностью ответили, и ужасающими испытаниями, какие мы еще не прошли до конца.

Общество обречено, если человек останется беспомощным перед стихиями собственного бытия, если он не осуществит наконец завет Сократа: «Познай самого себя».

И тут приходит на память известная загадка, которую Сфинкс ставил перед каждым, идущим в Фивы. А вдруг это одна из тех загадок, какие предлагалось решать и отрокам при инициации? И испытуемые верили, что от разгадки зависят их жизнь или смерть? Ведь в греческом мифе Сфинкс сбрасывал со скалы не сумевших найти разгадку. Загадка такая: «Кто утром на четырех, днем на двух, вечером на трех ногах?» Только Эдип нашел разгадку: это он сам, человек, в младенчестве бегающий на четвереньках, в старости опирающийся на палку. После верного ответа погиб Сфинкс.

И до нашего времени загадка Сфинкса решена не до конца, оставаясь в известном смысле вопросом жизни и смерти. Вот о чем догадался Тютчев:

Сказочница Т. Александрова понимала эти стихи так: «Ответ на главную загадку природы заключен в нас самих. А мы ищем его где угодно, только не в человеке. И за это природа, как тот сфинкс, сбрасывает каждого из нас со скалы, и мы умираем».

У человека не три, а может, больше возрастов, отрицающих друг друга. Но Эдипа XX век вспомнил лишь в связи с эдиповым комплексом, забыв о его ответе Сфинксу. Но загадка о трех возрастах продолжает волновать людей. Не зря, хоть и по другому поводу, Блок помянул Эдипа в своих революционных «Скифах»:

Остановимся и мы перед подлинной загадкой Сфинкса Эдипу. В ней большой смысл.

В 1988 году в Загребе был прочитан доклад Ю. Кнорозова «Пиктография. Особенности детских рисунков». На сей раз ученый, успевший в подтверждение своей теории коллектива дешифровать письменность майя и протоиндийскую письменность, вспомнил закон Геккеля. Согласно закону, ребенок в утробе матери проходит все этапы эволюции, успев побывать и амебой, и рептилией (темечко младенца — память о ее третьем глазе), и рыбой, и чем-то вроде хвостатой и лохматой обезьяны.

22 марта 1925 года Корней Чуковский записал в дневнике: «Пришло в голову написать статью о пользе фантастических сказок, столь гонимых теперь. Вот такую: беременная баба узнала, что на таком-то месяце ее будущий младенец обзавелся почему-то жабрами. — О горе! Не желаю рожать щуку! — Потом еще немного — у ее младенца вырос хвост. — О горе! Не желаю рожать собаку! — Успокойся, баба, ты родишь не щуку, не собаку, но человека. Чтобы стать человеком, утробному младенцу необходимо побыть вчерне и собакой, и щукой. Таковы были все — и Лев Толстой, и Эдисон, и Карл Маркс».

Далее великий сказочник продолжает размышлять, расширяя сферу действия закона Геккеля: «Много черновых образов сменяет природа для того, чтобы сделать нас людьми. В три года становятся фантастами, в четыре — воинами и т. д. Этого не нужно бояться. Это те же собачьи хвосты. Черновики, времянки. Самый трезвый народ, англичане дали величайших фантастов. Пусть звери для четырехлетних младенцев говорят, — ибо все равно для младенца все предметы говорят».

В беседе со мной Ю. Кнорозов назвал себя учеником Чуковского и добавил, что, не будь «От двух до пяти», он бы не прочел иероглифы майя. Сопоставив графику первобытных племен с рисунками детей до 6–9 лет, Кнорозов пришел к выводу: и после рождения ребенок как бы проходит этапы доисторического развития человечества. «Дети, постоянно видящие рисунки взрослых, тем не менее продолжают рисовать по-своему. Попытки обучить рисовать «правильно» успеха не имеют. Равным образом племена сохраняют свои особенности до возникновения государства», — пишет Кнорозов.

Точно так же не имели успеха попытки раньше времени отлучить ребенка от сказки, заменив ее положительными знаниями. Но, как пишет Чуковский, даже дети ревностных гонителей сказки, узнав, например, как они появились на свет, тут же придумывали себе фантастические приключения, происшедшие внутри материнской утробы. То, что у племен— мифология, у детей — сказка, причем, как считает Чуковский, всякая их игра сказку как бы материализует.

И первобытный человек, и ребенок постепенно приходят, скажем, к обратной перспективе, когда более значимые объекты увеличены, хотя и помещены на заднем плане. Помню выставку детского рисунка в Ташкенте во время войны. Цветной лист Маши Элькониной (5 лет): «Пушкин с няней». За столом на переднем плане сидит, примостясь на лавке, крохотная, как эльф, старушка, а по ту сторону стола ей внимает курчавый гигант с бакенбардами. Маша видела, как работают ее родители-художники, но она жила еще на волне могучей общечеловеческой наследственности.

О том, сколь разнятся видения тех, кто еще может бегать на четырех и, во всяком случае, ходить под стол пешком, и тех, кто на двух и на трех ногах, я узнал, когда сам стал писать для малышей. В книжке «Про машину» я с полным сочувствием изобразил заботу маленькой девочки о «заболевшей» машине: «На, машина, чашку. Ешь, машина, кашку. Вот тебе кроватка. Спи, машина, сладко!» и т. д. Это вызвало поток гневных писем во все инстанции. «Берестов учит детей ставить машину грязными колесами на чистую кровать!» — возмущались в журнале «Дошкольное воспитание» методисты из Ленинграда. А на перевод грузинской народной потешки «Удалая старушонка оседлала медвежонка, двух шакалов подковала, запрягла и поскакала» дружно ополчился весь медперсонал одной больницы.