Фриц Лейбер - 237 говорящих статуй, портретов и прочее

Отец (в роли Пер Гюнта): Это только несчастные призраки, пробуждающиеся от ночного кошмара. (Все портреты плачут тихо и беспорядочно. Опять возникает шепот и стон, мерно затихающий в темноте.)

Сын: (одолеваемый страхом, хлопает дверью и выбегает в сад): Все они - грани твоего совершенства, черт тебя возьми! Твоего ужаснего совершенства, к которому ты стремился всю жизнь.

Отец (с портрета Дон Кихота со впалыми щеками): Каждый человек верит в то, что он по-своему совершенен. И даже самый отпетый негодяй или бездельник уверен в этом.

Сын: Но не в такой степени, в какой ты возомнил о себе. Ты практиковал свое совершенство перед зеркалом. Ты репетировал, следил за каждым словом, жестом и никогда не делал промаха.

Отец (недоверчиво): Неужели ты действительно представлял меня таким?

Сын: О Боже, если бы ты знал, как я молился, чтобы ты сделал ошибку, хотя бы одну! Сделать ошибку и признать ее! Но нет, такого никогда не было.

Отец (покачивая потускневшей бронзовой головой): Я никогда не подозревал, что у тебя возникали такие чувства. Естественно, что родитель хочет видеть своего ребенка немного лучше, чем он есть на самом деле. Признать какую-либо его слабость - значит поощрить этот порок. Родитель хочет быть уверен, что ребенок, будучи в отроческом возрасте, уважает законы, потому что позже он и сам сможет во всем разобраться. Дети не могут провести четкую грань между черным и оттенками серого. Поэтому долг родителей - подавать им пример, хотя иногда родители бывают вынуждены скрывать некоторые вещи, до тех пор пока у ребенка не появится зрелое суждение.

Сын: В результате ребенок раздавлен этим имиджем совершенства.

Отец: Я полагаю, что такое могло случиться. Но, скажи мне, сын, знал ли ты, что у твоего отца, как и у любого другого человека, были свои слабости?

Сын (с искрой надежды): Это действительно так? Ты говоришь это откровенно? (Затем, возвращаясь к своей привычной манере держаться): О, мне кажется, что сейчас опять последует твое звучное оправдание.

Отец (бронзовый бюст, изображающий Гамлета): Нет, сын! Ты обвиняешь меня в таких вещах, что было бы лучше, если бы моя мать не рожала меня. Да, я был горд, мстителен, полон амбиций. У меня было больше обид, чем мыслей, требующих воплощения. Я жаждал превосходства во всем. Потому что моя жизнь зависела от того, буду я великим актером или нет. Я ревностно относился к чьим бы то ни было небольшим достижениям, даже твоим. Я скрывал свое презрение к человечеству под маской терпимости. Это было довольно сложно, поверь мне. Последние годы жизни я был возмущен тем, что друзья, умеющие давать только советы, скупые менеджеры никогда не пытались пригласить меня на сцену или организовать прощальные гастроли. Я был несправедлив к твоей матери, желая других женщин, и несправедлив к себе, так как никогда не имел мужества уступить соблазну.

Сын: Что, никогда?

Отец: Никогда.

Сын: Такого не может быть.

Отец (скромно): Вдохновляемый великими характерами, которые я воплощал, я иногда слишком входил в роль.

Сын: Это представляет дело в другом свете. Какое облегчение! Папа, мне намного лучше. (Смеется немного истерично.)

Отец: Подожди, сын. Это еще не все. Я видел, как твоя мать теряет свою индивидуальность и становится всего лишь моей тенью. И я допускал это, потому что так было легче жить. Я с беспокойством и чувством вины видел, что ты разрушаешь свою жизнь, и я никогда не пытался сблизиться с тобой, рассказать правду о себе, которая, возможно, помогла бы тебе.

Сын (озабоченно): Ты заходишь слишком далеко, отец. Тебе не стоит обвинять себя за...

Отец (игнорируя сочувствия): Я действительно наслаждался твоим восхищением. Ты был таким хорошим зрителем. И потом, спустя многие годы, вместо того, чтобы обратиться к окружающему* миру, я потерял интерес ко всему, кроме своих портретов. В конце концов жизнь сыграла со мной злую шутку, посвятив себя им - я создал для себя ад. Наказание для человека видеть, что он совершил, и страдать. Из-за невозможности что-либо предпринять страдания эти усиливаются, и нет возможности забыться хотя бы на минуту (его голос становится еле слышным). Десять лет бесконечных закатов и рассветов наблюдал я глазами многочисленных героев с портретов, статуй, фотографий. Я видел этот умирающий дом и сад, наблюдал за твоей матерью, проводящей день за днем словно во сне. Смотрел, как ты растрачиваешь свою жизнь, являясь невольным свидетелем разрушения человека...

Сын (опять сердито, злясь на себя): Хорошо, не надо мне жаловаться. Я не виноват в том, что ты таи постарался, изображая себя. И все твои изображения подвергаются проклятию. Другой человек был бы счастлив, будучи проклят всего один раз. Я ничем не могу тебе помочь.

Отец (дьявольски ухмыляясь с изображения Мефистофеля, выглядывая из-за кустов напротив Гамлета): Нет, можешь. Сломай нас, сожги нас! Раствори нас! Предай нас забвению! Уничтожь нас!

Сын (вбегая назад в дом, потому что говорящие изображения в доме менее жутки, чем в саду): О Боже! Как я ждал этого! Сколько раз я думал об этом доме как о старом, заплесневелом музее, загроможденном тщеславием одного человека.

Отец (хором): Ударь!

Сын (не решаясь, с кочергой, поднятой над головой): Но подумают, будто я сумасшедший. Они будут считать, что зависть помутила мой рассудок.

Отец (снова в роли Леонардо): Вздор! Скажут просто, что ты избавил мир от непрофессиональной мазни. Уничтожь нас!

Сын (аргументирует): Непрофессионально - это слишком сильно сказано. Они совсем не дурны.

Отец (польщен): Ты считаешь, что моя работа не лишена профессиональных достоинств?

Сын (хмурясь): Сейчас мы бросимся в другую крайность.

Отец: Уничтожь нас!

Сын (поднимает кочергу, но опять колеблется): Есть еще одно но. Мама никогда не простит мне этого.

Отец: Не вмешивай сюда мать!

Сын: Почему бы нет? В том случае, если ты действительно хотел быть преданным забвению, почему не попросил мать помочь тебе в этом? Отдать твои изображения людям, способным их уничтожить, или хотя бы сделать твою жизнь более интересной?

Отец: Сын, я никогца не смог бы объяснить все это твоей матери. Общение с моими портретами только больше отдаляло ее. Она была так близка мне и в то же время так далека. Я пытался говорить с ней, но она не слышала меня. Только ты наконец услышал меня. Я говорю тебе. Уничтожь нас!

Отец (в роли Дон Жуана, зовущий из студии): Подумай о пылком, стремительном волоките, заключенном в ледяную статую. Три девушки промелькнули за десять лет! Уничтожь нас!

Отец (в роли Леонардо да Винчи): Ты всегда боялся любого поступка. Настал твой черед. Твой шанс! Уничтожь нас!

Отец (в роли Пер Гюнта): Мне необходимы суровые испытания. Уничтожь нас!