Фриц Лейбер - Бойницы Марса

Возле следующей развязки, окруженный толпой, стоял оратор. В этом факте заключалось многое для понимания ситуации, возникшей после подписания перемирия. Он слушал с насмешливым любопытством, узнавая все те же слабые места. Речь была обильно смазана слащавыми идеалами и заразой бессмысленной грубо состряпанной ненависти. Призыв к действию слегка оттенялся примесью скрытого недовольства озлобленности, которые доказывали, что бездействие лучше. Но эта речь была цивилизованной и, следовательно, непригодной для того, кто хотел стать дрессировщиком галактического масштаба. Какой зверинец появится в один прекрасный день, а в рекламе напишут, что каждое животное в нем - разумное!

До его сознания стали доходить и другие слова: "Мыслящие! Слушайте меня... не получившие того, что вы заслуживаете... введенные в заблуждение теми, кто сам обманут... галактический бег по кругу... это подстроенное перемирие... твари, которые использовали войну для упрочения своего могущества... Космическая Декларация Порабощения... жизнь - потерять... свобода - подчиняться... а что касается поисков счастья счастье будет в Золотом веке через тысячу лет после всех нас... наши всемирные права... У нас есть тридцать бронированных планетоидов, бесполезно вращающихся на орбитах, триста звездолетов, три тысячи космических кораблей и три миллиона ветеранов космоса, потеющих на черной работе в прислугах, - и все это только в одной этой системе! Свободу Марсиании! Земля для всех! Отмщение..."

Эти слова были предвестниками диктаторства. Их произносил Александр. Их произносил Гитлер. Их произносил Смит. Их произносил Великий Кентавр. Все - убийцы, и только убийцы и выигрывали. Он увидел, какое блестящее, поразительное будущее простирается перед ним, нескончаемо прекрасная жизнь. Деталей он не различал, но все было в этом величественном, непревзойденном цвете. Никогда уже не станет он колебаться. Каждый момент является в чем-то решающим. Каждый из его поступков будет совершаться с той же неотвратимостью, с какой падает вниз песчинка в древних песочных часах.

Сильнейшее волнение охватило его. Сцены из жизни росли, увеличиваясь в размерах, окружая его, пока он не оказался в центре необозримой зловеще-ошеломленной толпы, заполнившей всю галактику. Но тут же, рядом, были лица друзей, страстно верящих и полагающихся на него, А где-то вдалеке, на огромном расстоянии, словно звезды сами сложились в этот рисунок во тьме, подобно новому созвездию, ему показалось, что он видит собственное лицо - резко очерченный контур с глядящими на него глазами-глазницами, - бледное и ненасытно-жаждущее.