Станислав Лем - Человек с Марса

Профессор задумался.

- А нельзя ли запустить машину без центральной груши? Я имею в виду запуск стального сердца...

- Попытаюсь, но не уверен. Я не знаю деталей конструкции: эта чертовски сложная машина построена, кстати, совершенно поразительно, совершенно не по-человечески.

- Еще бы, - улыбнулся профессор. - И как же оно выглядит, это совершенно нечеловеческое поразительное устройство?

- Не смейтесь, основные части сменные, но добраться до них невозможно. У меня здесь самый лучший комплект инструментов, о каком только может мечтать техник, и он не справляется. Вместо винтов там очень остроумные соединения. - Инженер вынул из кармана два кусочка металла. - Взгляните, профессор.

Это было что-то вроде двух болтов. Инженер составил их плоскими концами и повернул на сто восемьдесят градусов.

- А теперь попытайтесь разъединить.

Лицо старика покрылось румянцем.

- Что еще за колдовство!

Инженер снова повернул "болты" вокруг длинной оси и легко разъединил их.

- Какая-то разновидность притяжения. В таком положении, продемонстрировал он, - не действуют никакие силы. Однако если повернуть болты вот так, разорвать их невозможно.

- Невозможно руками, но в тисках... - заметил Фрэйзер.

- У меня уже есть такая пара. Я пробовал, - ответил инженер. - В разрывной машине я подверг их растяжению силой в пятьдесят тысяч килограммов, и они разорвались, но не в месте соприкосновения, а рядом с головкой. Однородный материал лопнул, а место простого соприкосновения выдержало! - Он бросил обломки на стол. - Вот это изобретение! Не надо никаких винтов и гаек, одно движение - и все держится, словно сваренное.

- Как вы думаете, каков механизм действия? - спросил Джедевани.

- Это, скорее всего, ваша область. Я думаю, что-то вроде магнита, двух магнитов... Да что там, - он махнул рукой, - тысячи подобных мелочишек упрятаны в дьявольской машине, и нам не известно, с чего начать. Где доктор?

- Сказал, что пойдет в лабораторию, - ответил я.

- Ах да, центральная груша... Вот это - настоящая загадка. Все его механические фокусы еще можно в конце концов понять...

- Господа, - сказал профессор, - теперь мы разделимся на группы. Инженеры и доктор попытаются изучить элементы конструкции, функционирование машины и ее живого организма, а мы, - он повернулся к Фрэйзеру, Джедевани и ко мне, - подумаем о том, как добиться взаимопонимания с нашим гостем, если, конечно, нам удастся после обезвреживания его оживить...

Когда мы удобнее устроились в креслах, профессор взглянул на нас и сказал:

- Друзья мои, нам кажется, будто мы уже обуздали пришельца с Марса. Возможно, вы так именно и думаете. Однако я считаю, что та часть работы, которая выпала на нашу долю, окажется сложнее первой, хотя, может быть, не столь опасной. Уничтожать всегда легче, нежели создавать. Это первое. А второе - проблема общего языка. Что вы об этом думаете? - обратился он ко мне.

Я удивился.

- Я польщен, профессор, вашим обращением ко мне, но, по-моему, не я должен быть первым...

- К чему красивые слова, дорогой, к чему! Именно то, что вы не предубеждены и, возможно, не столь перегружены балластом знаний, как мы, наверняка облегчит вам принятие нетривиального решения. Я наблюдал за вами в различных ситуациях и видел, что вам свойственны свежие суждения, что вы обладаете, я бы сказал, весьма оригинальным мышлением.

Я поклонился.

- Думаю, начать следует с геометрического языка: концентрические окружности, какие-то простые уравнения типа тех, что создал великий Пифагор. Вот возможный путь к контакту.

- Мне это приходило на ум, - заметил Фрэйзер, - но такова может быть первая стадия. А дальше?

- Все зависит от его реакций. Например, от того, каким образом он даст нам знать о себе? И вообще, видит ли он в нашем понимании этого слова? Какие участки видимого спектра он воспринимает и каковы его реакции, то есть способы проявления происходящих в нем жизненных процессов?

Профессор протер платочком очки, нацепил их на нос и долго глядел на меня. Я вспомнил школьные годы и скуксился. Может, ляпнул глупость?

- Видимо, я вас недооценил, - проговорил старик. - Да, да, начинаю стареть... Вы напомнили мне то, что я сказал вчера: слова Ньютона. Не перебивайте. Тут дело не в намерениях. Прежде чем мы пожелаем с ним познакомиться, необходимо его познать. Это самая настоящая "вещь в себе" Канта. Вот в чем секрет.

В этот момент на полочке камина замигал красный сигнал. Фрэйзер подошел к нише и снял трубку телефона.

- Доктор вызывает нас в лабораторию. Может, какие-то новости. Мы спускаемся, - бросил он в трубку.

Все встали. Синьор Джедевани вынул из кармана щеточку, почистил пиджак, изучающе глянул в зеркало, висевшее между шкафами, и направился к двери. Мы последовали за ним.

В лаборатории находился только доктор. На длинном столе стояло несколько аппаратов, а таинственная черная груша была укреплена на штативе словно какой-то ядовитый, но уже безопасный фрукт, и, как я заметил, соединялась с чувствительным гальванометром.

- Интересное дело: она испускает слабые токи, словно возбужденная живая плазма, - повернулся к нам доктор. - Подобные тем, какие излучает возбужденный человеческий мозг. Надо достать хороший и чувствительный регистрирующий прибор. Быть может, это путь к пониманию. Взгляните.

Доктор взял в руку небольшой электрический фонарик и, включив его, поднес к той части груши, на которой было прозрачное оконце. В тот момент, когда на оконце упал луч света, стрелка гальванометра несколько раз довольно сильно качнулась.

- Типичная фототропическая реакция, - сказал доктор.

Профессор не проявлял особого воодушевления.

- Я думаю, такой путь потребует множества длительных опытов. Что вы собираетесь делать?

- Буду помещать перед оконцем свет различной интенсивности, различных цветов и оттенков - может быть, какие-то рисунки - и изучать реакцию.

- Электрическую?

- Ну да, пока что иное невозможно. Вы видите: у груши внизу двадцать семь тонких проволочек, которые связаны с соответствующими гнездами розетки в машине. Я исследовал ток в этих проводках и обнаружил интересную вещь: некоторые реагируют на свет, другие - нет.

- Сколько из них реагируют на свет? - спросил я.

- Кажется, три.

Доктор соединил два других проводка с гальванометром и показал, что теперь свет не вызывает никакой реакции. Я подошел и приложил руку к груше. Стрелка гальванометра дрогнула.

- Ого, может быть, действует тепло вашей руки? Значит, таким путем можно регистрировать термические изменения? Попробуем иначе.

Он начал новые опыты. Из хаоса фактов он, казалось, создавал все более ясную картину: тоненькие проволочки служили рецепторами физических изменений в окружающей среде. Мы один за одним выявили рецепторы напряженности электрического поля и его частоты, но это было всего несколько проволочек. Подавляющее же их число оставалось загадкой. Мы применяли химические, тепловые, магнитные и звуковые раздражители никакого результата.