Станислав Лем - Молот

- А я никогда этого и не утверждал.

- Мы отклонились от темы. Итак, эта женщина, Лидия, а потом...

- Когда меня "начинили" элементами человеческого сознания, элементами, реагирующими на цвет, форму, тогда она мне понравилась. Но это уже из тавтологии, из функции перемены значения.

- Мне кажется, это не совсем правильно, но неважно. Ты помнишь, как она выглядела?

- Помню. Я помню ее всю: походку, тембр голоса.

- И ты можешь об этом вспомнить, когда захочешь, и со всеми деталями?

- Куда более детально, чем ты это можешь сделать. Я могу в любой момент воспроизвести ее голос. Он сохранен во мне.

- Ее голос?

- Да.

- И я... Я могу его услышать?

- Да, конечно.

- А сейчас можно?

Наступила пауза. Через секунду раздался женский голос, немного глуховатый, с хрипотцой: "Я скажу тебе больше. Я все еще жду". Потом что-то пискнуло, словно мяукнула кошка, и послышалось нечленораздельное, воющее бормотание, такие звуки издает магнитофонная лента, когда ее перематывают на большой скорости. Потом писк и вой стихли, и тот же самый голос (он даже слышал паузы в предложениях, когда женщина с каким-то детским придыханием останавливалась) продолжал говорить. Он слышал ее голос отчетливо, будто она стояла совсем рядом, в двух шагах от него.

"Ты духовно не закабален, это правда. Твой психический спектр лишь сдвинут на шкале ощущений. Мы не можем произвольно вспоминать то, что нами уже пережито. А ты можешь. Ты в этом отношении более совершенен, чем любой из людей. Ты даже можешь гордиться этим. Мы любим ссылаться на то, что никогда не знаем, что нами управляет - химия крови, подсознательные импульсы или рефлексы, заложенные с детства. А ты..."

Голос исчез так же неожиданно, как и появился. Наступила тишина. И человек услышал слова:

- Ты слышал?

- Да. А почему так неожиданно все оборвалось?

- Я же не могу произвести все стадии моего обучения, оно длилось три года.

- А это было раньше?

- Что "это"?

Они умолкли.

- Я... я ошибся, - проговорил железный ящик.

- Слушай, а нет ли у тебя записанного голоса того первого семантика, о котором ты мне рассказывал?

- Есть. Ты хочешь послушать?

- Нет, не хочу. А ты действительно мыслишь гораздо быстрее человека?

- Да, это правда.

- Но ты говоришь в том же темпе, что и я.

- Только для того, чтобы меня поняли. Если даже за какую-то долю секунды у меня уже готов ответ, я его тебе сообщаю постепенно... Я уже привык к тому, что вы, люди, так... медлительны.

- Мне хочется вот еще что спросить у тебя: как ты относишься к себе подобным?

- Интересно, почему ты меня об этом спрашиваешь?

- А тебе это неприятно?

Раздалось нечто похожее на легкий смех.

- Нет, но ведь то, о чем ты спрашиваешь меня сейчас, ты мог знать еще на Земле.

- Не знаю. Ну а что ты чувствуешь, когда видишь другого... другой...

- Ничего не чувствую.

- Как ничего?

- А вот так, ничего. Ты что-нибудь чувствуешь, когда встречаешь на улице прохожего?

- Иногда что-то чувствую.

- Если это женщина...

- Чепуха.

- Не спорю, я над этим не задумывался. Но, учитывая, что ты находишься здесь со мной...

- Я не бесполое существо. Мне всегда был противен аскетизм. Другое дело, если это аскетизм вынужденный.

- Согласен. Раньше даже посылали - парами.

- А тебе известно, чем это кончилось?

- Да, я знаю.

- Не может быть! Ведь некоторые отчеты о полетах не публиковались.

- Но ты их читал?

- Я предпочитал все это знать! Боже! Чего только не писали о космических полетах за последние сто лет! Пожалуй, еще никогда так усиленно не работала людская фантазия - в литературе, искусстве, науке огромное количество людей напрягало все свое воображение, пытаясь предвосхитить будущее. Ты читал эти истории?

- Некоторые из них. Смесь сентиментального и сверхъестественного. Видения райских садов, нашествия с других планет, восстания роботов, и никто не предполагал, что...

- Что, что?! Что практически это будет выглядеть совсем не так?

- Пожалуй, ты прав.

- Почему же невозможно предугадать действительность?

- Потому что никто не может быть так отважен, как она сама.

- Тебе знакома история с ракетой номер шесть?

- Нет. А что это за история?

- Ничего особенного. Ты говорил - ага, вспомнил - о восстаниях роботов. Скажи, а ты мог бы взбунтоваться?

- Против тебя?

- Вообще - против людей.

- Не знаю. Пожалуй, не мог бы.

- Почему? Ведь у тебя нет никаких предохранительных устройств на этот случай? Может, потому что ты... любишь людей?

- Да, об этих предохранительных устройствах говорится только в сказках. И дело не в симпатии. Мне это трудно объяснить. Я даже сам точно не знаю...

- Ну, а неточно?

- Просто это нереально, учитывая отношения, которые установились между нами.

- А именно?

- Нас объединяет с людьми гораздо большее, чем с нам подобными. Вот и все.

- Ага! Ты мне многое открыл. Не так ли?

- Да.

- Слушай...

- Ну что?

- А эта женщина...

- Лидия?

- Да. Как она выглядела?

Они умолкли.

- Разве это не все равно?

Опять наступило молчание.

- Ну, вообще-то все равно. А... что с ней случилось? Ты давно ее не видел?

- Я ее недавно видел опять.

- А где она - теперь?

- Здесь.

- Как здесь?

- Надо понимать - в определенном смысле здесь. Она частично передала мне свою индивидуальность. Она - во мне.

- Ага, понятно. Это метафора... лирика, так сказать.

- Это не метафора.

- Как тоща это понимать? Ты хочешь сказать, что можешь говорить ее голосом?

- Больше того. Ее индивидуальность - это не только голос.

Они опять умолкли.

- Ну ладно, я согласен. Я... я просто не знал, что... Как окружающая среда?

- Без изменений.

- А метеоры?

- В радиусе парсека не наблюдаются.

- Облака космической пыли, следы комет?

- Нет, ничего этого нет. Скорость - ноль целых семьдесят три сотых световой.

- Когда мы достигнем максимума?

- Ноль целых девяносто три сотых? Через пять месяцев и только на восемь часов.

- Потом начнем возвращаться на Землю?

- Да. Если бы ты...

- Что?

- Нет, ничего.

- Спокойной ночи.

- Спокойной ночи.

6

Прижавшись щекой к холодной подушке, он лежал и смотрел в темноту. Спать не хотелось. Он приподнял голову, лег на спину. Его окружала темнота. Неожиданно он почувствовал какое-то беспокойство. Что случилось? Кажется, ничего. Он подопытное животное, на нем ставился длительный и дорогостоящий эксперимент. Работа, которую он выполнял, была очень несложной, до примитивности простой по сравнению с той, какую производили автоматы. Видимо, неделю, может, две недели назад он допустил в расчетах ошибку, и она росла, суммировалась и, наконец, стала настолько велика, что он ее сегодня заметил. Если он еще раз проверит все расчеты, поднимет все записи и нигде не ошибется, он в конце концов докопается до источника, ее породившего. Но к чему это?